А.Г Лукашенко

В 1946 году старшую дочь Карбышева Елену пригласил к себе уже упоминавшийся зам. уполномоченного Совмина СССР по репатриации Голубев (он к тому времени вернулся в Москву). Открыл перед ней папку: «Читай».
ъ
В папке лежало два текста — оригинал и его перевод на русский:

«Я прошу записать мои показания и переслать их в Россию. Считаю своим священным долгом беспристрастно засвидетельствовать то, что знаю о генерале Карбышеве. Я выполняю свой долг обыкновенного человека перед памятью великого человека.


Все, кто находился в лагере, годились ему по меньшей мере в сыновья. Но не мы его, а он нас поддерживал своей верой в победу над фашизмом… На все военные события мы смотрели глазами вашего генерала, а это были очень хорошие, верные глаза…


В феврале 1945 г. нас, около тысячи человек пленных, в том числе и генерала Карбышева, направили в лагерь уничтожения Маутхаузен.


Как только мы вступили на территорию лагеря, немцы загнали нас в душевую, велели раздеться и пустили на нас сверху струю ледяной воды. Это продолжалось долго…


Потом нам велели надеть только бельё и деревянные колодки на ноги и выгнали во двор… Старый генерал, как всегда, был спокоен, его бил только, как и всех нас, сильный озноб. Он что-то горячо и убедительно говорил своим товарищам… Затем, посмотрев в нашу сторону, он сказал нам по-французски: «Бодрее, товарищи! Думайте о своей Родине, и мужество не покинет вас».


В это время гестаповцы, стоявшие за нашими спинами с брандспойтами в руках, стали поливать нас потоками холодной воды. Кто пытался уклонится от струи, тех били дубинками по голове. Сотни людей падали с размозженными черепами. Я видел, как упал и генерал Карбышев…


Память о генерале Карбышеве для меня свята. Я вспоминаю о нём как о самом большом патриоте, самом честном солдате и самом благородном, мужественном человеке, которого я встречал в своей жизни».

Перед смертью в госпитале, уже на земле Англии, канадский майор Седдон де Сент-Клер продиктовал это своё исповедальное завещание и попросил передать его в Россию.

Прощаясь, Голубев сказал: «И это не единственное свидетельство. Мы опросили многих узников концлагерей, в том числе всех наших освобожденных из плена генералов, встречавших там Карбышева или слышавших о нём от других. Ни одного отрицательного отзыва. Только в высшей степени положительные. Как сообщить маме, реши сама. Но передай: мы готовим представление Дмитрия Михайловича на звание Героя Советского Союза».

Вскоре последовало представление Министерства обороны СССР (именно в 1946 году наркматы у нас были преобразованы в министерства) Сталину, из которого следовало, что речь идёт отнюдь не о двух свидетельствах: «Попав в руки врага при попытке выйти из окружения, … т. Карбышев, по показаниям многочисленных очевидцев, вёл себя стойко и мужественно, ни на минуту не терял веры в победу нашего государства над фашистской Германией».

Вот одно из этих многочисленных показаний. А. Ужинский, бывший узник концлагеря Хаммельбург:

«Однажды, когда я был у Дмитрия Михайловича, открылась дверь, и в комнату вошли немецкий комендант лагеря с переводчиком и несколько офицеров. Гитлеровцы снова заговорили о заслугах Карбышева, потом о победах немецкого оружия, о неминуемом разгроме Советского Союза, а закончилось всё приглашением перейти на службу в германскую армию, где такой крупный специалист будет жить и работать в идеальных условиях.


— Господа, я слышал это от вас много раз. Надеюсь, что мои ответы на такие предложения вам тоже известны. Этого не будет никогда».

Свидетельство из того же концлагеря, но уже с противоположной стороны, со стороны врага. Служебная записка штурмбанфюрера Вольфграмма коменданту лагеря Хаммельбург полковнику Пелиту:

«Главная квартира инженерной службы снова обратилась ко мне по повводу находящегося в вашем лагере пленного Карбышева, профессора, генерал-лейтенанта инженерных войск. Я был вынужден задержать решение вопроса, так как рассчитывал на то, что вы выполните мои инструкции в отношении названного пленного, сумеете найти с ним общий язык и убедить его в том, что, если он правильно оценит сложившуюся для него ситуацию и пойдет навстречу нашим желаниям, его ждёт хорошее будущее.


Майор Пельтцер доложил мне, что со времени пребывания этого пленного в лагере он не перестроился в желательном для нас духе, по-прежнему непримирим и отношения с ним сложились так неудачно, что в настоящее время он заключён в одиночную камеру».

И еще документ, захваченный в одной из канцелярий во время штурма Берлина:

«Этот крупнейший советский фортификатор, кадровый офицер старой русской армии, человек, которому перевалило за шестьдесят лет, оказался насквозь зараженным большевистским духом, фанатически преданным идее верности воинскому долгу и патриотизму… Карбышева можно считать безнадежным в смысле использования его у нас в качестве специалиста военно-инженерного дела».


На документе — резолюция красным карандашом:

«Направить в концлагерь Флоссенбург на каторжные работы, не делать никаких скидок на звание и возраст».

 

Подвиг Карбышева не в том, что он погиб от переохлаждения, или от удара дубинкой, один или в толпе, или даже по дороге в лагерь смерти.

А в том, что в тяжелейших условиях плена он не был сломлен, не принимал предложения о сытой жизни и сотрудничестве, что силой своего духа вдохновлял остальных пленных.

В этом его подвиг, и никаким гробокопателям и бойцам информационных операций этого факта не изменить. Он был и останется Героем Советского Союза - не мифом, а реальным Героем.