Жопа

- Стас, я ухожу! Мне всё надоело!
Я даже не услышал в коридоре её шагов. Обычно жена стучится, прежде чем войти, а тут – распахнула дверь и прокаркала. Я вздрогнул, выпустил из руки хуй и сделал вид, что читаю с монитора. На самом деле на экране красовалась розовая женская жопа. Ну, да – я дрочил. А что такого? Мне же нужна разрядка. Всё произошло быстро, и Королёва выскользнула за дверь, даже не успев оценить пикантность ситуации. Не заметила. Королёва – это моя жена. Судя по её последней реплике – бывшая.
Мне не хотелось вставать из-за стола, но житейский опыт подсказывал – нужно что нибудь сделать. Я заправил в штаны недодроченный мускул и пошёл на шум хлопающего крыльями гардероба. Остановился в дверях спальни и хотел волнительно взъерошить волосы. Спохватился и принял позу «защитника в стенке», прикрывая ладонями оттопырившийся гульфик.
- Ты чо?
Единственная фраза, пришедшая на ум, прозвучала весьма кстати. Как бы предлагая супруге высказать все накопившиеся за пятнадцать лет «чо». Ну и понеслось. Перечислять не стану, так как половину не помню, а то, что отложилось в памяти, какое-то уж очень обидное. Для меня это всегда было лучше, чем спор. Стоишь себе, думаешь о чём-нибудь отвлечённом и слушаешь, слушаешь... И вроде бы о тебе говорят, но как-то совсем извне, из другого мира. Мира, в котором кипят борщи и страсти. Чувствуешь себя покойником, не иначе. С той разницей, что о них либо хорошо, а про меня можно и попакостнее. На этот раз отвлечься не получилось. Мешала не выключенная в кабинете розовая срака. А Королёва вот-вот рванёт туда; собирать шпильки и прочую дребедень. Ну да, по сути – двенадцать квадратов пафосно именуемых кабинетом – всего лишь ёмкость для хранения разной мелкой хуеты.
Я обозначил движение назад и на вопрос – «куда», ответил – «чайник поставлю». А сам быстренько просочился за дверь и некорректно погасил огузок. Зато быстро. Слушать «про меня» не хотелось и, я таки завернул на кухню, к чайнику. Но меня и там отыскали. Королёва вынесла вещи, чемодан, пару сумок и покрыла цветастым мотлохом кухонный уголок и стол. Она потом ещё долго преследовала меня со своими вещами по всей квартире, но видя, что аудитория проявляет рассеянное внимание, хлопнула дверью и ушла. Как мне показалось – навсегда.
На меня вдруг навалилась такая тишина… как в детстве, когда я заснул на опушке леса, рядом с нашей дачей. Суровые гномы охраняли мой покой. Птицы перекрикивались вполголоса.
Я протестировал пространство квартиры долгим звуком «а». Хотел проверить, будет ли эхо. Эхо где-то запнулось, и я громко пропел – «хуй на-а-а-а». Получилось здорово, но главное – мне за это ничего не было. И тут меня осенило – мне теперь ничего и ни за что не будет! И ни от кого, если конечно я снова не попадусь на эти дурацкие сюси-пуси. Мне теперь можно всё; я могу хранить на балконе зимнюю резину, могу дрочить при звуке «долби», могу насрать в углу ванной, а то и прямо посередине, могу… дальше фантазия меня не пускала. Мне стало стыдно, что в голову не пришла мысль – «могу наконец-то починить шланг в душевой». И не по чьей-то указке, а сам. САМ! Впрочем, мне этот шланг всегда был до фонаря. Подумаешь, свистит в сторону. Делов то…
Я вспомнил, что в холодильнике вторую неделю зимует бутылка Будвайзера, которую мне нельзя по причине некрасивой формы живота. Живот – мой бич. Королёва называет его «запасным парашютом». Плевать! Я вытащил бутылку из «белого безмолвия» и поглотил, как Баренцево море Рауля Амундсена. Мне стало совсем хорошо, но тут в замке нервно застрекотал ключ. Как механический комар в железной банке. Я слышал, как насекомое пару раз вываливалось из непослушных рук и падало на кафель площадки. Наконец дверь открылась.
- У меня денег нет. Дай тысячу, меня такси ждёт.
У меня была штука, и я дал. Молча. Но Королёва не унималась. Ей всё ещё хотелось выяснить. Что именно, я понимал с трудом.
- Ничего не хочешь мне сказать?
Я предательски рыгнул и разговор был окончен. Королёва назвала меня свиньёй, швырнула ключи на пол и вышла. Теперь уже навсегда.

Оставшись в одиночестве, я прошёлся по комнатам, наслаждаясь отсутствием быта. Мне пришла в голову мысль, что быт – скорее понятие социальное, нежели сотворённое матушкой природой. У неё-то как раз всё гармонично, пока индивидуум не начинает выстраивать все вещи в нужном порядке. Разложит, подправит и назовёт весь этот тошнотворный порядок обустроенным бытом. Стоит какому либо предмету покинуть своё место, всё… пиздец! Это уже быт неустроенный.
Я плюнул на ковёр и долго смотрел, как слюна загадочно пузыриться и тонет в щетине ворса. Можно, конечно, броситься за тряпкой или пылесосом, а можно просто наблюдать. Результат будет один.
Я прошёл в кабинет и безбоязненно включил жопу. На весь экран. Меня наполнило ощущением свободы. Но настроения не было, и я решил пройтись. Тем более, весна.

Гулял не долго. До лабаза с холодным пивом и обратно, как верёвкой привязанный. Пришла мысль зацепить по дороге «какую нибудь», да такие вопросы с кондачка не решаются. Странно, по молодости именно так и решалось всегда. Ну и хер с ним! Да и контингент, прямо скажем – не тот. Эта со мной вряд ли пойдёт, а та подвыпившая вобла мне и даром не нужна…
И тут я вспомнил, что когда то любил. Мы жили за полторы тысячи километров и добирались друг к другу монополистом-аэрофлотом. Это было задолго до обустроенного быта. Не было вообще никакого быта. И она не была тогда Королёвой. Она была Леночкой. У Леночки были красные босоножки и в тон им – обтягивающее короткое платье. Что было у меня, я не помню. Никогда не придавал значения тому, что на мне висело. Аэрофлот делал своё дело, а мы – забившись в пустующие и гулкие квартиры каких-то знакомых – делали своё. Причём, отдавались этому делу как в последний раз, как перед неминуемым инсультом. Но со временем опасность умереть от инсульта прошла, началась какая-то хроническая хуйня. Какие-то, блять, приступы стенокардии. Постоянная, щемящая боль… ишемическая, сука, болезнь.
Королёва всё чаще поворачивалась спиной ко мне и бурчала сквозь сон: – «Давай… только, чтоб я не проснулась». И я давал. Как будильник, из которого вынули батарейки. Вроде отсвечивает на тумбочке, а не будит. Вроде ебёт, а вроде и нет…
Потом замаячили какие-то левые тёлки. Потом вырос запасной парашют, и они потеряли ко мне интерес. Зато появился интернет и на экране замелькали самки в кружевной обёртке. Гладкие и блестящие как недозревшие помидоры. Несколько раз Королёва ловила меня за просмотром недопустимого и тыкала мордочкой, как нашкодившего кота. И смеялась… нет, не смеялась – иронично и презрительно кривила губы. Говорила, – «Как вшивый про баню». Дурацкая пословица. Вот мне интересно, а о чём ещё думать вшивому? О суфле? О кантате Шумана? И я в отместку перестал её слушать. Делал вид, что занят своими мыслями.

Продавщица полуношно пузырилась глазами, как глубоководная рыба.
- Какова?
- Что «какова»?
- Пива какова?
- Вон таво.
Тычу пальцем на полку холодильника за её спиной. Вот и поговорили. Выебнулась бы хоть… наорала. Типа – «Скажите конкретнее». Так ведь нет, развернулась и достала из холодильника именно то, что мне нужно… сука.
На обратном пути ткнулся в звонок к соседу. Палыч был дома и как всегда рад. Я его недолюбливал одно время, и на то была причина. Его аккуратно расставленный по полочкам быт служил красной тряпкой и постоянно реял перед моей мордой во время агитационных экзерсисов моей супруги. Краны у Палыча работали, столы не шатались, гвозди были забиты, а шурупы завинчены. И ссал он, скорее всего сидя, чтобы не забрызгать унитаз. Поэтому, как классовый враг я долгое время был холоден и непримирим. До того самого момента, пока не узнал, что от Палыча ушла жена. Ничто так не сглаживает классовую ненависть, как неудачи ближнего. Традиционная славянская догма сработала как швейцарские часы. Я подобрел, и мы стали иногда выпивать.
- Палыч, пиво будешь? От меня жена ушла.
- Пиво буду. Заходи.
Его даже не смутил тот факт, что в руке у меня была всего одна бутылка. Да и та, наполовину пустая. Скорее всего, он тоже почувствовал единение, обусловленное схожестью ситуации.
У хорошего хозяина всегда есть чем встретить гостя пришедшего с облизанной бутылкой пива. Мы выпили его водку, потом его коньяк. Потом уныло ели его еду. Мне на ночь нельзя, но я жрал. И поверьте, не от жадности. Просто хорошо было. А потом я окосел.
- Палыч, вот чо им надо?
- Хуй знает, Стас. Внимания, наверное.
Я даже не знал, что сказать. Я как то и не подумал об этом. Мне казалось, что предел их мечтаний – аккуратно забитые гвозди и ножницы, которые всегда на месте. Мне стало неуютно. Внимание, это уже выше моего разумения. Я почувствовал себя глупым и во мне снова взыграло классовое. Хотелось встать и плюнуть Палычу на макушку. Вместо этого я зачерпнул ложкой побольше винегрета и бросил ему в лицо. В общем, получилось смешно, но мы подрались.

Я вернулся в палаты и затосковал. Тишина словно в зимней бане. Можно услышать, как сверчки пердят. Выпил чаю и пошёл чинить в душевой шланг. Чинил, чинил… да и вывернул его к ебеням.
Звоню тёще. Естественно, трубку сняла Королёва.
- Лен, может того? Попробуем чо?
- Что попробуем?
- Я шланг починил… почти.
- Стасик, сейчас поздно уже… давай, завтра поговорим, хорошо?
- Хочу уделять тебе внимание.
- Что?
- Внимание уделять. Хочу…
- Давай завтра, Стасик.
- Ну, давай.

Завтра она приедет, и будет распаковывать вещи. Дом наполнится звуками и обустроенным бытом. Так уже было. И мне кажется, так будет всегда. А потом мы сядем на кухне и будем пить чай. А потом я получу пиздюлей за скрученный шланг.
Я поморщился. «Нужно будет успеть подрочить сегодня… когда ещё придётся вот так… в свободном состоянии».
Одного не могу понять. Им чо, действительно нужно внимание? Хуйня какая-то. Вот мне оно как в жопе заноза, внимание это. Меня бы в покое оставили… и слава богу.

 

И на Удаве тоже.

 

----------

Сей текст я написал 19 мая.

 

-----------

Нет. Он сейчас на редакторской правке.