Сотрясение мозга

1.
Сознание возвращалось постепенно, издалека. Настолько издалека, что даже не возвращалось, а медленно пульсировало и прорастало, как при рождении, хотя это было не рождение. Опять провал. И тут же – то ли галлюцинация, то ли воспоминание. Мать в полотняных одеждах, зовущая его – «Аве-е-ель!, иди ко мне, сынок!» - и он, бегущий ей навстречу, совсем близко от земли. Знакомый сон, дежавю. Он точно знал, что вспоминает этот свой бег не в первый раз. Земля была настолько близко, что кисти высокой травы щекотали его по лицу, где-то высоко в небе слышалось пение еще неизвестных ему птиц, а он и не знал, что такое птица, где-то совсем рядом, в траве слышался стрекот еще неизвестных ему насекомых, а он и не знал, что такое насекомое, да и что такое трава тоже не знал. Теплое небо, теплая, нагретая ярким солнцем земля. Где-то совсем недалеко и внизу боковое зрение замечало попеременное мелькание его собственных кривых ног, хотя он бежал к ней, запрокинув голову, и смотрел снизу вверх, на ее смеющееся лицо и раскрытые руки. Сколько лет ему было тогда? Мало, совсем мало. Мир тогда только начинал выходить за пределы материнских объятий и переставал заканчиваться там, где заканчивалась мать… Потом, когда он споткнулся, среди высокой травы вдруг блеснуло лезвие, которое быстро начало приближаться к нему. И тут же, вместе с остановившимся материнским смехом, остановился весь мир сразу.
* * *
Глаза открылись из-за резкого запаха нашатыря, приводящего в чувство. Нет, конечно, на самом деле все не так. Когда ты без сознания – запахов тоже нет, как и звуков, как и зрения . Просто вдыхаешь воздух. Только нашатырь – это тот воздух, который позволяет удержаться в пределах сознания. Запах начинаешь чувствовать, если удержишься. Тут же что-то мокрое ляпнуло с левой стороны шеи.
– Держи, - скомандовал мужской голос. Автоматически положил руку на мокрую повязку, слегка прижал. Холодная жидкость потекла куда-то к затылку.
- Так, порядок, сосуды зашили. Повезло парню. – Голос врача. – Перевязывайте. Будет отключаться – еще нашатыря ему дайте. А то без анализов останемся. Ну и резать сейчас будем, готовьте. Короче, сами знаете, что делать. Как самочувствие?
- Левое плечо сильно болит, ключица.
- Сейчас, снимок сделаем, – врач вышел.
Потолок, окрашенный белой масляной краской. Стены до уровня человеческого роста – синей. Сильная боль в левом плече. Тупая, сосущая - в животе. Головокружение и тихий звон в ушах. У высокой операционной кушетки две медсестры в зеленых халатах. Одна с темными волосами, другая - русая. Молоденькие совсем.
- Скажите, а почему на вас зеленые халаты, раньше ведь белые были всегда?
- Это раньше были белые, а теперь зеленые. Вот вам баночка, нужен анализ мочи. И кровь тоже возьмем.
Забинтовали горло, отвезли в рентген-кабинет. Помогли перебраться на холодный металлический стол, покрытый простыней. Все вышли. Накатил приступ страха, что-то внутри говорило: «будь осторожен, ничего не рассказывай…» Аппарат несколько раз щелкнул, опять на тележку, повезли обратно. Одна из медсестер куда-то вышла и вернулась с безопасной бритвой в руках. Сняли рубашку, с пятнами крови на вороте и плече. Расстегнули и приспустили штаны.
- Что это вы делаете?
- Спокойно, больной, вам нужно сбрить волосы на животе. – Начали. Бритва тупая, бреют просто смочив живот то ли водой, то ли спиртом. Постепенно дошли до пупка, опустились ниже. Начали постепенно спускать вниз трусы, сантиметра по два за прием. Нашлись силы пошутить:
- Да вы не стесняйтесь, барышни, давайте уж сразу сымайте, сегодня вам ничего не грозит, обещаю.
- Молчите, больной, так надо.
- Ну, коли так надо, то сразу, а не по частям, только самое главное не отрежьте, мало ли, вдруг еще пригодится?
- Еще немножко. Все, мы уже заканчиваем. – медсестры игриво переглядывались между собой и явно развлекались.
- Да ладно, мне только начинает нравиться. Вот только бритва туповата. Извините, ежели не все в ажуре, знал бы – сходил бы в баню заранее.
- А у вас дома душа нет? А так - все в ажуре.
Закончили, слава богу. Прошло минут двадцать. Врачей пришло двое.
- Марина, анализ есть?
- Да, Сергей Николаевич, уже в лаборатории. Все нормально, переломов тоже нет.
- Начинаем. Больной, алкоголем или наркотиками не злоупотребляете?
- Вроде бы нет. А вам зачем это?
- Сейчас обезболивать будем, возможно, понадобится и общий наркоз. У нас сегодня не работает УЗИ, поэтому посмотрим живьем, так сказать. Еще повезло, что рентгенолог на месте оказалась.
- УЗИ? Ладно, вам виднее, что делать, а чего нет.
Пока доктора мыли руки, медсестры сверху на живот поставили нечто вроде невысокой занавески из металлических прутьев, покрытых простынями. Протерли живот холодной салфеткой. Сделали несколько уколов вокруг пупка.
- Живот немеет?
- Да, так и надо?
- Да. Тошнота есть?
- Нет, а должна быть?
- У вас наверняка сотрясение, но сейчас может и не тошнить, потом проявится.
Начали резать. Ощущения были такие, как будто рядом разрезали переспелый арбуз, с негромким скрипом кожи под ножом. Больно не было, даже интересно. Потом начали раздвигать разрез в стороны, очевидно, при помощи металлических крючков. Вот тогда стало больно. Рану растягивали в стороны. Рефлекторно сжался и стиснул зубы. Но все равно несколько раз застонал. Из-за занавески ничего не видно, даже если поднять голову. Врачи переговаривались между собой.
- Ну, как считаешь?
- Да нормально все, кровотечения нет, это кровь от разреза, можно зашивать. Давай еще пониже проверим. Девочки, зонд. – Что-то вставили в рану, достаточно глубоко, судя по ощущениям, вдруг послышался булькающий звук, совсем как если пить из стакана через соломинку, а напитка осталось уже совсем немного.
- Порядок, зашиваем. Если что, завтра определимся. Да и Давыдыч дежурит.
Крючки снимали еще больнее, чем ставили. Что-то не получалось. Возможно, стали скользкими от крови. Потом начали зашивать. Прокололи – оттянули кожу – стежок. Потом еще и еще. Наконец-то закончили. Медсестры начали собирать инструменты и куда-то ушли.
- Слушай, а ты почему не матерился? Обычно все ругаются…
- Да? Не знаю, не хотелось. А может, женщин постеснялся.
- Да ладно, а то они мата не слышали.
Матернулся, сквозь зубы, больше для проформы: «Твою в бога душу мать!». Доктор удивленно глянул, но ничего не сказал.
- А чего это сестрички меня обрили по самое не балуйся, а вы резали повыше пупка?
- К операции готовили. Ну, может, порезвились совсем немножко. Дело молодое.
- Да какое ж молодое? А вдруг я без пяти минут труп?
- А потом сам у них и спросишь, если захочешь. У Маринки особенно. Которая черненькая, в очках, – доктор хохотнул. - Ладно, тебя сейчас в общую палату увезут до утра, нечего в реанимации место занимать, вдруг привезут кого. Девочки, в хирургию его!
Повезли в палату на тележке с колесами. Пол кафельный, неровный, каждая ямка и каждый порог отдавались болью. Провезли по коридору, подняли на лифте, затем опять по коридору.
- Тамара Ильинична, принимайте больного в общую, – из-за низкого стола поднялась невысокая немолодая женщина, принялась открывать вторую половину высокой больничной двери, побитой носилками за много лет и многократно перекрашенные.
- Дверь не открывается. Больной, вставайте, вон там ваша койка, я разобрала уже. – вставать было больно.
- Свет зажигать не буду, больные уже все спят.
Встал, и держась за рану обеими руками, чтобы не расплескать, молча пошел к кровати. Лег. Кушетка уехала обратно, звук скрипящих колес затих вдали.
Примерно через полчаса боль стала возвращаться. К тупой, в животе, начала добавляться острая, от разреза. И все так же сильно болела левая ключица. Ни лежание на спине, ни осторожные перевороты на бок картину не меняли. Непроизвольно начал постанывать на выдохе. Призывы к себе быть мужчиной сперва помогали на короткое время, а потом перестали. Хотя в палате были другие больные – слышалось дыхание и виднелись уже, видимо, не спящие люди, накатывало ощущение, что всеми брошен. Опять накатил беспричинный страх.
- Сестра - попытался позвать. Ответа не было. Потом еще раз, уже громче, и еще.
- Черт, да подойдет хоть кто-нибудь?!
Послышались шаркающие шаги по коридору. Сестра не спешила, она, видимо, за многие годы привыкла спокойно относиться к зову тех, кому больно.
- Кто тут шумит?
- Сестра, дайте какое-нибудь обезболивающее.
- Не шуми, сейчас подойду. Через минут десять пришла опять, сдалала укол в правое плечо.
- Что это?
- Боралгин вколола, сейчас пройдет. Действительно, примерно через полчаса боль начала уходить и незаметно пришел сон.

П.С. продолжение, возможно, следует.

 

2.
* * *
Вокруг слышались стоны умирающих. Люди лежали в вечерних сумерках в лужах крови, по отдельности и прямо друг на друге. Одни были в кожаных латах и шлемах, другие в одеждах из некрашеной грязно-белой ткани и с деревянными щитами, обтянутыми кожей. Его шлем откатился в сторону, руки пытались зажать большую рану на животе, фактически прижимали к себе кишки, не давая им вывалиться из разрубленного наискосок брюха. Немного поодаль уже зажигали погребальные костры, над некоторыми начал подниматься густой дым, ветром доносило запах жареного мяса, розмарина и мирта. По полю ходило несколько групп людей без доспехов, она собирали мертвых. Подальше, под деревьями, начинали тявкать лисы. Едва ли им удастся сегодня полакомиться мясом римлян, если только карфагенянами и этрусками-предателями, их оставят на сьедение…
Недалеко послышались голоса. Шли к нему, гастату с отрубленной кистью руки из его центурии и темнолицему ливанцу, лежащему между ними с небольшой черной раной в груди.
- Много еще, Клавдий? - По полю, переходя от одного бойца к другому, медленно двигались группы людей. В каждой группе были двое-трое военных и пара рабов с носилками.
- До темноты не управимся. Этого – давай в лазарет. – рабы переместили стонущего на носилки и унесли. Он позавидовал ему, но не смог вспомнить, как того зовут. Лекарь склонился над ним.
- Ты храбро дрался, легионер, благодаря тебе и другим войска императора под командованием Марка Атилия Регула одержали победу, но я ничем не смогу тебе помочь… Будь мужественным до конца. – ответить ему не было сил. Его перевернули на бок, к затылку приставили бронзовый заостренный колышек и ударили по нему молотком.
* * *
Утром в палату зашел Сергей Николаевич.
- Как самочувствие? Головная боль, тошнота есть? Вспомнил что-нибудь? – он смотрел как-то с подозрением, возможно, опасаясь, что влетит за какие-то действия, которые нужно было сделать вчера.
- Сносно. Ничего не вспомнил. Может, расскажете, что со мной случилось?
Начал ощупывать живот, спрашивая, «болит - не болит».
- Да откуда я знаю-то? Скорая привезла, с места аварии. У гаишников спрашивать надо. Сказали только, что машина разворочена в хлам, из таких редко живых достают. – Когда он в очередной раз наклонился, почувствовался легкий запашок перегара.
- Ничего не помню…
-Как зовут хоть, знаешь? – cпросил тихо. В ответ только поморщился, выдавил – Вот здесь больно...
- Ладно, Олег, мое дежурство кончилось, потом поговорим. Сейчас начнется обход, – встал и вышел из палаты.
Потом был обход, несколько врачей по очереди тоже подходили и щупали живот, спрашивали где больно, и молча уходили, затем пришла женщина-врач с каким-то аппаратом. Намазала живот прозрачным холодным гелем и начала водить по животу холодной, похожей на телефонную трубку штукой. Сама в это время смотрела на экран маленького телевизора.
- Можно спросить, это что за аппарат?
- УЗИ.
- И что там, доктор?
- Смотрю. Врач решит что делать. - она собрала аппарат и, ничего не говоря, вышла.
Потом опять взяли анализ крови, затем сделали перевязку. Медсестра ловко и резко оторвала присохшие бинты, протерла салфеткой вокруг швов на горле и животе, быстро наложила свежие повязки.
- Сейчас будет «горячий» укол, – сказала она, доставая из металлического лотка шприц и наполняя его бесцветной жидкостью из ампулы.
- Это как, «горячий»?
- Ничего страшного, не бойся, просто нужно быть готовым. – Она закатала рукав больничной пижамы выше локтя, протерла сгиб руки спиртом, воткнула иглу и нажала на поршень.
Вдруг горячая волна, возникшая внутри, подпрыгнула вверх, ударила в голову, затем, отразившись от черепной коробки изнутри, спустилась до самых пят, по пути обдав все тело полностью горячим потом, и, уже ослабшая, попыталась отбиться от пяток и вернуться обратно, наверх, но, ослабшая, поднялась только чуть выше колен. Перехватило дыхание, со лба покатилось несколько капель пота.
- Ничего себе… - смог сказать через полминуты – Что это было?
- Хлористый кальций, кровоостанавливающее. – Она внимательно смотрела ему в лицо, очевидно, наблюдая его реакцию.
- А что, еще может течь кровь?
- Вполне возможно внутреннее кровоизлияние, вчера ничего не обнаружили, но вероятность есть. Будем наблюдать пока.
- Понятно.
Медсестра быстро собрала в эмалированные лотки бинты, шприц с иголкой и перешла к другим больным.
Постепенно жар начал спадать, наступила апатия. В палату принесли больничный завтрак, но есть совершенно не хотелось, даже пробовать. Отказался сразу. Незаметно для себя самого, уснул.

-------
Продолжение, возможно, следует.

 

3.

* * *
Когда он открыл глаза, в палату уже вошла молодая женщина с сухими, плотно сжатыми губами и пакетом в руках, прошла между кроватей и села напротив, на незанятую койку.
- Как это случилось? – спросила она. Было видно, что она изо всех сил старается выглядеть спокойной. – Машину совсем разбил?
- Я не помню, - это было правдой.
- Мы Сереже сказали, что папа заболел и лежит в больнице, чтобы он не беспокоился, ребенок ведь.
- Правильно, наверно. А он спрашивает?
- Да,спрашивал вчера перед сном. – Это было неплохо. Вот так, не спеша постепенно узнать о себе. К тому же, что-то, возможно, само вспомнится. А если нет? В психушку?
- Ну… И как он? – нужно было что-то делать, выяснять постепенно все, желательно с подробностями.
- Хорошо. Послушай, я пожалуй, завтра, откажусь от торта, заскочу по дороге в «Лакомку» и скажу, что он нам не нужен, если потребуют что-то заплатить – заплачу за неиспользованный заказ, - ей было неловко.
- Эмм… Какой торт?
- Ну, который ты должен был на работу отнести, для угощения, у тебя же завтра день рождения, тридцать лет… Ты ведь теперь отмечать не будешь, зачем он нам такой большой. - Отлично. Как раз завтра бы и похоронили… Все веселее и веселее…
- Да ладно, какой там юбилей, это же не сто и даже не пятьдесят, наплевать на торт.
- Так я откажусь?
- Да, конечно… - неловкая пауза.
- Послушай, давай я тебе волосы хоть сзади обстригу, ну, как получится, а то все в крови, да и на перевязках мешаться будет. У меня ножницы с собой.
- Валяй. Не жалко. - Сзади на самом деле оказались волосы примерно до середины лопаток, перехваченные тонкой черной резинкой. Несколько движений – и пучок, испачканный запекшейся кровью, остался у нее в руках.
- Ну вот, теперь хоть на человека стал похож немного. А то все стричься отказывался.
- Да не жалко, говорю… Зеркало с собой есть? – Она достала из сумочки небольшое женское зеркальце и подала. Он внимательно посмотрел на человека в отражении. «Ну что ж, теперь я за тебя…» - парень в зеркале слегка улыбнулся и подмигнул. Он был не против, да и что ему еще оставалось.
- Ну ладно, я пойду тогда… Там в приемном покое обещали отдать твои вещи: штаны, рубашку, крестик. И то, что из машины достали – документы, магнитолу, кассеты. Домой заберу.
- Это правильно. А крестик, может, мне принесешь?
- Да не стоит, он только мешаться будет. И сейчас пойду на стоянку, посмотрю, что там с машиной. Леша вызвался помочь оттащить ее в гараж, зачем деньги за стоянку платить?
- Молодец, правильно. Леше привет передавай, пусть зайдет при случае.
- Хорошо, передам. Я тебе поесть принесла, там в коридоре холодильник есть для передач, оставлю в холодильнике пакет, я подписала.
- ...Да мне и есть совсем не хочется.
- Как захочется – поешь.
Она попрощалась и вышла.

----------
П.С. продолжение, возможно, следует.

 

4.
* * *
Он открыл глаза. По полю, укрытому тонким слоем снега, мела поземка. Он лежал на самой опушке, на обочине дороги, уходящей в лес. Дул холодный, рывками, ветер, вокруг лесной дороги чернели деревья. Недалеко лежало несколько трупов, примерно в десяти шагах хрипела и билась в агонии лошадь, страшно выпучив огромные белки глаз. В полусотне метров по полю бродило еще трое заседланных коней. Они переминались с ноги на ногу, ожидая зова хозяина и не решаясь подойти. В груди невыносимо жгло. Правую ногу почти не чувствовал. Он дышал, но почти весь воздух выскакивал из груди через одну дырку в груди, а другую в спине. Вкус крови на губах, голова кружится. Истечь кровью или замерзнуть, - несколько часов на все про все… Нужно добраться до лошади, она будет остывать долго, до утра. Из леса послышался вой сперва одного волка, ему почти сразу ответило еще несколько, в стороне и потише. Кони одновременно прянули и, сбившись в табун, ускакали прочь. - Верст пять, не более. Времени еще меньше, чем казалось раньше. Услышав вой, лошадь сильнее захрипела и забила ногами по мерзлой земле, делая последнюю попытку встать. На дерево не забраться. Пополз к лошади, схватив по дороге ремень лежавшей на дороге трехлинейки. Интересно, есть ли в ней патроны? Все равно не отбиться, но хоть одного с собой взять… Патронов в магазине было только три. Видимо, отряд, попавший в засаду, успел открыть огонь. Один выстрел, максимум - два, если еще одна пуля заранее была дослана в ствол. А теперь он остался один. Нет, с умирающей лошадью. Но что с ней делать? Пристрелить – патронов совсем мало. Стрелять с нее как с теплой подставки – не рванулась бы, еще придавит, да и целиться нужно старательно. Попробуем потихоньку. Подполз к лошадиной спине, сделав крюк. Она как раз в сторону леса ногами лежит. Только бы не перекатилась… Начинает смеркаться. Между деревьев мелькнула фигура зверя. Вот и волки. Идут тихо, обходя полукругом. Руки совсем слабые, голова кружится. Долго целился, стараясь унять дыхание и не обращая внимание на холодный пот, стекающий со лба. Выстрел.

* * *
Деревенская телега подпрыгивала на каждой кочке со скрипом и дребезжанием, каждый бугорок отдавался болью в груди и ноге, видимо, сломанной при падении с лошади. В ночном небе мерцали звезды, подмораживало все сильнее. Рядом с телегой ехал всадник и тихо переговаривался с возницей.
- Ну, и зачем мы забрали этого? Коней ведь половить хотели, а вот, еще и подранка подобрали. Все равно не жилец, с пол-лоханки крови вылилось.
- Да грех незачем на душу брать, коней половили – уже хорошо, еще и человека из волчьей пасти вынули. Выживет, коли Бог даст, – нам на Страшном Суде зачтется.
- Да, это ты, Иреней Арсентьевич, правильно говоришь, только и мне за телегой двенадцать верст бегать несподручно было, ежели упокоится к утру – так, значит, напрасный труд.
- Не напрасный, сказано тебе. Его если через седло перекинуть – так точно кровью захлебнулся бы или истек, а так, глядишь, и довезем.
- Ну и довезем – так на кой он нам сдался-то?
- Человек все же. Даст Бог – живым останется, нет – так и нет.

* * *

В избе было жарко натоплено, но его все равно било ознобом. Над ним низко склонилась, внимательно глядя в лицо, молодая женщина, сероглазая, со светлыми волосами и лицом, красивым и понятным, как истина.
- На вот, пей, – поднесла к губам черную, без глазури крынку со щербатыми краями. В ней оказалось теплое питье с незнакомым вкусом. Пока он пил, она шептала молитву, держа в левой руке маленький деревянный колокольчик, и крестилась двуеперстием. Колокольчик отзывался негромким костяным стуком. В углу перед иконами горели свечи, пахло ладаном и воском.
- Пей, пей, не жалей. Летом салепу с полпуда насушила, в чашке хватит и на тебя, и еще пятерых приворотить можно, – она тихо рассмеялась.
- Приворотить?
- Ну да, салеп не только лечит, еще и присушить может крепенько. Белые картошинки – парней, черные – девок приворачивают. Я тебе не глядя горсть из туеса зачерпнула да смолола, так что не обессудь… И за мхом утречком на болото спроворилась, не примерз еще мох-то, справный…
- А колокольчик зачем? – он показал на деревянный колокольчик серого цвета с металлическим отблеском.
- Бабушкин, осиновый. Отдала мне перед смертью. Нечисть отгоняет, раны излечивает.
- Осиновый?
- Да, осиновый. Как повесился Иуда, Диаволом наущенный, на осине, с тех пор и боится ее вся нечисть.
- А как зовут тебя?
- Серафима, Серафима Иренеевна имя наше. – Она продолжила нашептывать молитву.
Постепенно жар в груди утихал. Он cтащил с груди лоскутное одеяло. Рана между ребер, как бутылка, была заткнута пропитанным запекшейся кровью плотно свернутым пучком живого зеленого мха.
- Поспи вот.
В избу вошли. За ситцевой занавеской, отгораживающей угол от комнаты, сперва послышались шаги, затем, отодвинув ее рукой, за занавеску вошел бородатый мужчина в овчинной безрукавке. С подозрением взглянул на лавку с разложенными припасами.
- Опять ведуешь? Как бабка твоя, та тоже, заместо молиться - все шептала да лечила..
- Да, Иреней Арсентьевич, лечу. И зачем вы, батюшка, бабку-то все лихим словом поминаете, земля ей пухом, ведь она и вас так же вылечила, когда медведь помял? Она мне, махонькой, сказывала, да тоже научила. – Он хотел ответить, но затем передумал, и резко развернувшись, вышел.

Серафима по нескольку раз в день читала возле него молитвы, промывала раны меняла повязки из мха и все звонила в колокольчик. Через несколько дней колокольчик почернел, она отскоблила его самодельным ножом добела и сообщила: «Ну вот, теперь будешь жить долго…»
- Серафима, да ведь осина не гниет?
- А не гниль это, хворь. И зло. Беспутный ты… Смерть вот, вижу, за плечами стоит.
- Это как, беспутный?
- Пути своего не знаешь, маешься, воюешь…
- Понятно о чем ты. Сейчас многие воюют… Куда денешься..
- Да, и правду старики говорят, что конец света близок. Все воюют, да не все… Мы вот не воюем, молимся по старому благочестию, из мира ушли и молимся.
- Из мира уйти сложно, еще сложнее – мир из себя вывести.
Она на самом деле много молилась: утром, днем, работала в перерывах, а как свечереет – садилась читать старые рукописные книги, толстые, в кожаных окладах. Читала тихо, шепотом, водя вдоль строк пальцем. Сказания старцев о житии апостолов, святых и великомучеников. О протопопе Аввакуме, осаде Соловецкого монастыря, стоянии блюстителей древней веры.
- Вот, как бы я хотела в Иерусалиме побывать, по травке походить, по которой Спаситель ходил, землю святую посмотреть. Правда ли там все так, как в книгах писано? И птицы небесные, и звери - язык человечий понимают?
- Да, Серафима, все так и есть, правду в книгах писано - огорчать ее не хотелось.
- Да ты сам откуда знаешь-то, ходил на Святую Землю, на паломничество?
- Ну… ходил. И воевал опять же.
- Сейчас вот, в гражданскую?
- Нет, раньше…
- В империалистическую, что ли?
- …Да, в империалистическую… Все так и было.

Она провожала его за околицу. Пока шли, все шептала запорожную молитву. Уже облетела черемуха, доцветала вишня.
- Дальше росстани не пойду, отец не велел. Может, и ты не пойдешь? Схоронишься, лесов-то хватает…
- Не могу, коли мобилизовали. Если завтра не приду, то и вам несдобровать.
- Вспахать батюшке подсобил, и крышу дранкой перекрыли, спаси Христос. Может, вернешься? Тогда ждать стану..
- Да не за что благодарить. Не привечает он меня, родитель твой.
- А потому что оглашенный ты, знаешь, чего тебе знать не следует. Да и не наш, батюшка говорит, кукишем молишься…
- Судьба по-разному персты слагает... Не бойтесь, никому не скажу про вас. Коли жив буду - вернусь, как Бог даст.
- Опять ты свое приговариваешь, негоже так живому человеку говорить.
- Поговорка такая у меня, зряшная.
- Я вот тебе в котомку еще бельишка сложила и колокольчик осиновый положила. Твой он теперь. Носи с собой. – Она коротко поцеловала его в губы. - Ангела в дорогу.
- Оставайся с Богом.

* * *

Чуть раньше, за несколько вздохов до того, как открылись глаза, услышал нестройный хор подпевающих священнику. Из всего хора выделялся один голос - слегка надтреснутый, старушечий, поющий не в лад со всеми остальными. Она пела старательно и громко, видимо, считая, что так лучше. Легкий запах ладана. Потолок из деревянных досок, переводы, протёсанные топором. Узкие окна, затянутые пузырем дают очень мало света, сумерки. Свечи по полкам вдоль стен и под иконами в углах. Вокруг – много людей, стоят почти битком. На полу – сено и солома, пуки льна, вязанки дров. Рядом – голос. Опять боль, в вывихнутых суставах рук, обожженных ступнях, во рту – вкус крови. Шум в голове, головокружение.
Чернец, стоящий на возвышении рядом с ним, громко начал высоким, почти женским голосом:
- Позрите, люди, на сего человека! Взят был слугами антихристовыми, с грамотами наставников наших и учителей Соловецких. Пытали его, кости ломали, аиродам слова он не сказал и со-узников своих не выдал. Принесли его два брата сбежавших из узилища, сами спаслись и ево вынесли на плечах. А нынче – и к нам явились слуги Иродовы! Да вот он и сам отжил, глаза раскрыл, сотворил Господь ещё одно чудо!
В это время в дверь, припертую изнутри двумя толстыми шестами, постучали. Чернец остался стоять на месте.
К окну подошел там одетый в одну рубаху мужик, босой.
- Кто вы такие будете?
- Слуги государевы, из Новгорода. С нами поп Григорей да диакон Петр. А ты кто таков, назовись?
- Я Гришка Бродяга, послушник Соловецкий.
- Вы нас послушайте сперва, православные. Уберегитесь от пламени, души свои безсмертные оберегите! Мы же с вами одной веры, грех это – самоубийство! Поклонитесь, благословите новые писания, молитесь за царя Алексея!
- Мы как есть веры старой, кафолической, а вы-то – латиняне, еретики, слуги Антихристовы!
- Христиане, не делайте над собою греха! Бо грех огнем убивать себя!!! Коли выдадите нам расколников и застрельщиков – не тронем вас, никого.
- Мы вас не слушаем и слушать не станем, - за всех ответил чернец. - Пришли вы от еретиков и сами волки вы, и хищники и еретики. Вознесемся и спасемся, братия! Возжигайте.
Гришка взял свечу, стоящую под образами в красном углу и поджег солому на полу. Затем пошел по кругу трапезной, поджигая по пути пучки пакли, солому, пуки бересты на полу и пучки, подвешенные на стропилах. Изба начала быстро наполняться белым едким дымом. Затрещало пламя на бересте, от нее быстро загорались вязанки сухих дров. Заревели и запищали испуганные дети, запричитали бабы.
- Нынче же будем в Царствии Небесном!, - сдерживая кашель, громко проговорил чернец.
Дышать становилось невозможно. Кто-то попытался открыть изнутри дверь, но не смог. Было уже поздно. Детский плач начал заглушаться надрывным кашлем, друг за другом начали падать с ног на пол сначала дети, а потом и взрослые. Снаружи начали ломать входную дверь и узкое окно.
Вдруг он заметил, повернув голову, что чернец зашел за дощатую перегородку, наклонился и открыл лаз в полу. Затем, оглянувшись, быстро нырнул туда. Он хотел что-то прокричать, но языка во рту не оказалось.
- Не могу, - простонал кто-то рядом, - скорей бы ужо, вот она, смертынька… - на самом деле, стало совсем безразлично что дальше, лишь бы всё это быстрее кончилось.

{л.147} И пришел де из них ко дверям расколник и церковной мятежник, а назвался Гришка Бродяга и начал де говорить: «Мы де вас не слушаем и слушать де у вас нечево, приехали де вы от еретиков и сами де волки вы и хищники и еретики». А иных де их слов и писать невозможно, и бранив де много, сами в той избе и зажглися. А оне де, поп Григорей и дьякон Петр, велели стрелцом и понятым людем у той избы окна выбить для досмотру, много ли в той избы людей и какие люди. И у них де в ызбы солома и скалвы и береста и лну и пенки на полу и по гряткам навешено горит, а они де, з жонками и з девками обнявшися, стоя шатаются и стонут, а малые де робята на ошестках и по лавкам крычат и все де стонут, а никаких речей не говорят. И оне де, поп Григорей и дьякон Петр, их, расколников, из огня вон вызывали, и двери де у той избы у них забиты, а окна де малы, вытти невозможно. И как де их огнь одолел, и пошол де от них смрад, что де невозможно близ тое избы человеку стоять от смрада, и они де оттоле и поехали за реку за Порму впред в далныя Доры.

---------
П.С. Продолжение, возможно следует.

 

и это правильно, гугу.
были случаи. потому и "возможно". и на старуху бывает непруха.

 

5.
* * *
Чуть раньше, за несколько вздохов до того, как открылись глаза, услышал нестройный хор подпевающих священнику. Из всего хора выделялся один голос - слегка надтреснутый, старушечий, поющий не в лад со всеми остальными. Она пела старательно и громко, видимо, считая, что так лучше. Легкий запах ладана. Опять?! Огляделся. Нет, в той же палате. Из коридора доносилось пение. Видимо, там шла служба. Все равно стало тоскливо. В палату заглянула какая-то женщина в белом халате, подошла и шепотом спросила:
- Вы исповедаться не хотите?
- А зачем? – подступило раздражение. – Вам до этого какое дело? И откуда здесь, в больнице, священник?
- Я просто подумала… Вы в таком состоянии… К нам один раз в неделю приходит батюшка, службы правит, многие больные приходят, в основном те, кто постарше. – женщина немного смутилась от собственной назойливости. – Я могу его позвать, чуть позже…
- Спасибо, не нужно. Я себя неплохо чувствую. Вы бы лучше больных лечили, а не отпевать помогали. – она резко развернулась и вышла.

После обхода – опять ощупывание, расспросы где болит, как самочувствие – в палату вошла медсестра и от порога объявила: «Неходячие, я вам тут бутылки принесла, по-маленькому кому надо». В руках у нее было несколько пластиковых бутылок, она расставила их у кроватей.
После обхода в палату поступило пополнение - под руку завели деда, худого и желтого как лимон. Его вел мужчина, сильно похожий, очевидно, сын. Еще одна женщина, видимо, невестка, с несколькими пакетами в руках шла следом. Сын помог деду лечь, сложил вещи в тумбочку и, сказав: «Пап, все нормально будет, не бойся, я завтра приду» - ушел.
Затем была занята соседняя пустующая койка, последняя в палате – вошел худой мужчина в полосатой пижаме с пакетом подмышкой и тут же начал знакомиться, протянув ладонь с длинными пальцами и выступающими костяшками суставов.
- Меня Николай зовут, лучше просто Коля.
- Олег.
- Я тут регулярно появляюсь, один раз в год, как в санаторий, на три недели. Со своими лекарствами. Я тут знаю всех. Процедурки поделают, капельницу поставят – и домой. Кровь до ног плохо доходит, приходится раз в год вены расширять. А то жена жалуется, что ноги холодные, - он негромко засмеялся. – А ты по какому поводу?
- Авария.
- Почему не в травматологии? Это этажом ниже.
- Не знаю, горло зашили, а по почкам вроде бы досталось, – говорливый сосед – это неплохо.
Захотелось по нужде… Пластиковая бутылка не прельщала. Нужно попробовать встать и дойти. Осторожно спустил ноги с кровати. Приподнялся на локтях. Вроде бы ничего. Попробовал сесть, опираясь на правое плечо и подтянувшись левой за край койки. Почти сел. Как только туловище приняло вертикальное положение – в ушах раздался звон, тело окатило жаром и потом, голова закружилось, перехватило дыхание. Нет, так не пойдет… Лечь обратно тоже едва ли получится. Хорошо, Колька рядом.
- Помоги, что ли…- то ли прошептал, то ли прохрипел.
- Ты что? Зачем встаешь!?
- Да в сортир собрался… Помоги лечь. – Коля взял за плечи и начал укладывать обратно на подушку. – Медленнее.
Да, не все так хорошо. С полчаса смотрел в потолок, тяжело дыша и глотая воздух как рыба на берегу. Нехрен выпендриваться, дали бутылку – пользуйся.
- А ты зачем в туалет собрался, тебе ходить вообще можно? – спросил Коля.
- А мне ничего не сказали, я думал, что можно. Проверил.
- Аааа…- протянул сосед. – Получше бы проверил – и кони бы двинул.
- Похоже на то.
После попытки встать в голове проснулась боль. Включилась, как электрическая лампочка, постепенно набирая накал, и больше не выключалась.
Где-то сразу после обеда в палату зашел какой-то мальчишка, тоже в пижаме, подошел к кровати и спросил:
- А к вам можно? К вам там посетительница пришла, Наташа. Она внизу в коридоре стоит.
- Я не смогу выйти, а ко мне, наверно можно, что тут такого. Пусть заходит. – через несколько минут в палату вошла светловолосая женщина, довольно красивая. Она уверенно подошла к его койке. Николай тут же ретировался. Наташа села с краю на его кровать и спросила:
- Здравствуй, ты как? – серые глаза ее выглядели припухшими от слез, она с трудом сдерживала себя.
- Да ничего, жив, только голова сильно болит.
- Это я во всем виновата, и зачем только я тебя позвала, могла бы сама отвезти это пальто в химчистку… - на глазах у нее выступили слезы.
- Ну, как получилось, кто же знал…
- Я ждала тебя больше получаса, подумала, ты опаздываешь, как всегда. Потом села на автобус. Еду – а на Зубовском повороте твоя машина стоит. Я даже сперва не поняла, что это она, вся смята, крыши вообще нет, и стекла по всей дороге… Я из автобуса выскочила – а в машине никого нет, и вокруг никого, - она заплакала, закрыв рот ладонью. Из палаты еще кто-то вышел, дед лег на бок на своей постели и отвернулся.
- Перестань, не плачь ты, все живы, все хорошо.
- Да, живы…А ты???
- Я жив. Значит, все нормально. – он положил свою ладонь на ее руку, чтобы успокоить.
- Да где же нормально? Это я тебя убила! Тебе хоть сказали, что с тобой?
- … Нет, а что со мной? Шею зашили, кровотечения вроде нет. И не помню ничего. Может, пройдет. Только голова начала болеть очень сильно.
- Да я спросила у врачей через свою знакомую, у тебя почка так отбита, что не знают, вырезать или нет. А на УЗИ вообще ничего не видно, одна гематома!
- Ну… Не режут, вроде бы. А что такое гематома? Кровотечения нет, они в тот же день выяснили..
- Гематома – это то же кровоизлияние, только внутри, как синяк. Отбито все внутри у тебя.
- Понятно… Ну, рассосется постепенно, уколы вот делают…
- Да не рассосется, такое не рассасывается! Это я тебя убила, если бы не позвала, ничего бы не было, ты понимаешь? Я третий день все время плачу, ничего не могу с собой поделать.
- Наташ, все нормально будет, вот увидишь.
- К тебе приходил уже кто-нибудь? С работы, или твоя? Меня не пускали к тебе но я деньги заплатила, и зав. отделения бутылку коньяка отнесла, только потом разрешили.
- Ну… Жена вчера приходила…
- Что говорила?
- Говорила, что я зря машину разбил.
- А куда поехал, спрашивала?
- Нет, да я и не помню. Еще сказала, что торт обратно отнесет, который на день рождения был заказан, машину с штрафстоянки заберет.
- Вот сука! – ее лицо побелело от злости. – Ей же всю жизнь на тебя денег жалко, даже трусы новые тебе купить – и то вечно денег нет!
- Перестань, успокойся.
- Все, я уже успокоилась, - она сглотнула слезы и стала вытирать глаза. – я вот тут тебе поесть принесла, в баночке мясо с картошкой тушеное, фрукты, виноград, ты же любишь виноград? И еще йогурт, шесть упаковок в пакете.
- Спасибо, я, вроде, есть не хочу, но оставь.
- Хорошо, я баночку тебе оставлю, фрукты и йогурта пачку, а остальное в холодильник поставлю, в коридоре.
- Оставь, только я не знаю когда дойду до холодильника…
- Попросишь вот соседа – принесет. Тебе еще чего-нибудь нужно?
- Да вроде бы ничего. От головы бы только чего-нибудь… И снотворного какого-нибудь. А то делать нечего, хоть посплю как следует.
- Хорошо, у меня в аптеке тоже знакомая работает, я завтра же принесу. Я денег заняла, если будут нужны какие-то лекарства – я найду, у них же здесь ничего нету, все самим покупать нужно, даже шприцы.
- Спасибо.
В дверях появилась медсестра и стала делать знаки глазами.
- Все, мне нужно уходить, выздоравливай. Чуть не забыла, с днем рождения!
- Спасибо.
- До свидания.
- До свидания.
Через несколько минут в палату вошел Коля. Взглянув на тумбочку, на которой в двух прозрачных пакетах стояла стеклянная банка и фрукты, подмигнул и спросил: - Ну что, кто ебет, тому и мясо?
- Иди ты куда подальше. Есть хочешь?
- Да не, сам ешь, если только оставишь… А то пропадет, старалась же женщина, нельзя обижать.
- Ты прав.


П.С. Продолжение, возможно, следует.

 

Почти вслед в палату зашел человек в сером мундире, присел на стул рядом с кроватью. Фуражку с красным околышем положил на тумбочку, раскрыл папку.
- Как вы себя чувствуете?
- Вполне сносно. У вас ко мне имеются какие-то вопросы? – опять стало тревожно, видимо, вид человека в форме подействовал.
- Нет, я просто пришел убедиться, что с вами все в порядке и вы живы.
- Ну, как видите. А в чем, собственно, заключается порядок?
- Видите ли, в случае смерти участника ДТП необходимо возбуждать уголовное дело в отношении его виновника, если никто не погиб – то нет.
- Понятно. А вы не смогли бы мне рассказать о ДТП, я практически ничего не помню?
- Пожалуйста, прочтите, у меня с собой схема, вам еще нужно подписать ее и протокол, внизу. Ваш автомобиль восстановлению не подлежит, ДТП произошло на перекресте шоссе Клин-Дмитров, 10 км. от Клина. Автокран на базе ЗИЛ при повороте налево не уступил дорогу автомобилю «Жигули» 2106, двигавшемуся в сторону Дмитрова. Повреждения: автокран – деформировано правое крыло и бампер. Автомобиль марки «ВАЗ 2106» - деформация шести стоек кузова, разбиты все стекла, деформированы передняя и задняя левая дверь, заднее крыло и задний мост. Возможны скрытые повреждения. Тормозной путь – 6,5метра. Автомобиль развернут на 180 градусов относительно первоначальной траектории движения. Единственное, что не задето – капот. У водительского сидения сломана спинка – лопнула силуминовая рукоятка регулировки высоты. По всей видимости, это вас и спасло. Ну, видимо и то, что ремень безопасности был пристегнут.
Основной удар пришелся в крюк, находящийся в транспортном положении. Виновник ДТП - водитель автокрана, не уступивший дорогу при повороте налево.
-------
П.С. Продолжение, возможно, следует.

 

6
* * *
Был вечер. Он сидел за столом, освещенным слабым светом керосинки, и читал, выписывая отдельные абзацы в тетрадь. Во входную дверь громко постучали. Кто-то из соседей открыл дверь. По длинному коридору послышались шаги нескольких человек. Постучали в его комнату и тут же вошли, не дожидаясь приглашения. Двое. Еще кто-то, похоже, остался в коридоре. Один в новенькой гимнастерке и фуражке с малиновым околышем, другой - в видавшем виды пиджаке с оттопыренными карманами.
- Товарищ Лачугин?
- Да, это я. Чем обязан?
- У нас к вам, товарищ, вопросы имеются. К нам поступил сигнал.
- Да, я вас слушаю. Вы присаживайтесь, извините, что стул только один, – человек в цивильном сел на стул, другой начал прохаживаться по комнате, осматривая ее и скрипя до блеска начищенными сапогами. В сущности, осматривать было нечего: из мебели – только кровать, платяной шкаф да книжная полка, и еще стопка книг и газет в углу.
- Где вы работаете, товарищ Лачугин?
- В рабфаке, преподаватель.
- Что именно вы преподаете в рабфаке?
- Читаю лекции по истории и атеизму. Борьба с неграмотностью все же.
- А як вы стали преподавать историю? – у того, что в гимнастерке, оказался сильный украинский акцент.
- По направлению наркомпросвета, есть рекомендательное письмо от товарища Крупской. До этого воевал в гражданскую, был ранен.
- Провирым… Вашi заслугы перед революцией мы рассмотрим отдельно – отозвался второй, в гимнастерке. Второй, в пиджаке, глянул на него, и продолжил:
- Что конкретно сейчас проходите по истории?
- Великую Французскую буржуазную революцию, а при чем здесь это?
- Вопросы здесь задаем мы. В том и дело, шо буржуазную, - тут же с нажимом проскрипел второй.
- Подожди ты, Каплун, не спеши, - бросил в его сторону первый.
- Слухаюсь, товарыш капитан! – Каплун вытянулся в струнку и даже щелкнул каблуками. Капитан поморщился.
- А о чем конкретно были последние лекции? Поподробнее, пожалуйста.
- Ну.. 1795 год, победа термидора, присвоение собственности аристократии участниками революции, уничтожение кружков якобинцев, казнь Марата, приход к власти Наполеона.
-Поступыв сигнал про то, што вы в среде студентов занялись подрывной деятельностью и контрреволюционной агитацией, - вставил Каплун и начал лениво пересматривать газеты в углу.
- Какая же это подрывная деятельность? Это факты из истории Французской буржуазной революции…
- А при чем вы, товарищ, упоминали на своей лекции о том, что у товарища Кирова имеется три автомобиля, например? Что председатель райпотребсоюза, товарищ Горлецкий ездит на работу на автомобиле с личным шофером, и служанка у него имеется? Вы на что намекаете студентам? На то, что в нашей стране тоже наступил термидор? Как это понимать?
- Ну, в редакцию нашей местной газеты поступило такое письмо, редактор – мой хороший знакомый, воевали вместе в гражданскую.
- Также поступил сигнал о том, что вы организовали подпольный контрреволюционный кружок.
- Никакого кружка я не организовывал. Я организовал только факультативные занятия для отстающих студентов и тех, кто интересуется историей. Студенты сами мне предложили.
- Хто именно предложил? Як фамилия?
- Да никто, все вместе предложили.
- А на этих дополнительных занятиях вы тоже рассказываете о термидоре?
- В том числе.
- Та шо вы с ним панькаетесь, товарыш капитан! Вот жэ, вот она, контрреволюционная пропаганда, на выдном месте лежыть!!! – воскликнул Каплун, показывая какую-то газету – и вирш контрреволюцiйный напечатан, вот, послушайте! - он начал читать вслух.
"Я твердо знаю, шо мы у цели,
Шо неизменны судьбы законы,
Шо якобинцы друг друга сьели,
Як скорпионы.
Бэзумный Ленин болезнью свален,
Из жызни выбыл, ушел из круга.
Бухарин, Троцькый, Зиновьев, Сталин,
Валы друг друга!"
Каплун аж забегал по комнате. – вот она, пропаганда, я же чую! Газета «Бандыт» аж из Владивостоку! Я тебе, контра, покажу и Троцького и Сталина! - Каплун подскочил и сделал вид, что достает из кобура наган.
- Вы же сами видите, что это газета, анархистская, а никакая не листовка. Держал у себя как образец анархистского направления.
- Так, все понятно, товарищ Лачугин, - хлопнув себя ладонями по коленям и вставая, сказал капитан. - вам придется пройти с нами. Вот ордер на обыск и ваш арест. Смолин, зови понятых, начинайте обыск. – Бросил он в сторону коридора. Тут же начали рыться в шкафу, полках стола.
- Шо берем? Тут только тетрадки да книжки. Вот, еще колокольчик деревяный в столе лэжыть, его тоже брать?
- Все бери, там разберемся…- махнул рукой капитан. Быстро вытряхнули на пол содержимое стола и шкафа, перетряхнули книги.
- Выходи, контра – Каплун подтолкнул его в спину к двери.
- Да иду я, успеешь еще выслужиться.
Не помог колокольчик…

- - - - - - -
П.С. Продолжение, возможно, следует.

 

///удалил///
обойдемся без дискуссий. ))

 

7
Это было на пятый день. После обхода, завтрака и «горячего укола» в палату вошла Тамара Ильинична и объявила: «больные, сегодня уборка и смена белья. Выходим в коридор». Больные потянулись к выходу. Попробовать еще раз, что ли? Очень осторожно спустил ноги с кровати и медленно сел. Получилось. Затем встал. Тоже получилось – не все так плохо. Держась за спинки кроватей, медленно вышел из палаты. Левый бок болел, приходилось все время прижимать к нему локоть. Поэтому шел немного боком, по крабьи, почти приставным шагом. Смешно, наверное. В голове немножко шумело, но все-таки ходить – это здорово. Пусть и медленно и больно, но это лучше, чем лежать. Дошел до туалета, по дороге разглядывая помещение. В коридоре вдоль стен тоже стояли кровати, некоторые – новые, широкие, на колесиках. Видимо, когда не хватало места, больных размещали и здесь. На половины длины коридор имел расширение – там размещалась столовая для больных. Металлические столы с крышками, покрытыми грязно-белым пластиком. Стулья с протертыми сиденьями и спинками из искусственной кожи. Стол раздачи с крышкой, обитой жестью. У стены между окон – холодильник.
На боковой стене висело несколько бумажных икон, лампадка на подвеске, какие-то молитвы, наверное, во здравие. Наверняка здесь же раньше был уголок атеизма. За окном стоял солнечный день, были видны кроны старых лип, кое-где уже тронутые осенней желтизной. Бабье лето. Прошел мимо курилки, устроенной на запасной лестнице. Колька и еще несколько мужиков хохотали – наверное, рассказывали друг другу анекдоты. Увидев его, Коля обрадовался:
- О! Ты уже на своих двоих? Курить будешь?
- Нет, не хочу, – курить на самом деле не хотелось. Интересный вопрос: я курю или нет?
Дошел до холодильника, достал свои пакеты. Сел за стол и решил поесть. Йогурт понравился.
В палатах шла уборка и смена белья – медсестры заносили в палаты стопки свежего белья и выносили вороха грязного. Врачи сидели у дежурного столика, просматривая какие-то журналы. Одного узнал – Сергей Николаевич, кивнул ему. Второй, видимо, заведующий отделением. Они с заведующим переглянулись. Подозвали к себе медсестру. Маринка, ее тоже узнал. Что-то сказали ей. Она тут же направилась к его столу:
- Вы что здесь делаете? – она была явно встревожена, если не напугана, – вам же нельзя ходить! Это опасно!
- Здравствуйте, барышня. Сегодня ваша смена?
- Здравствуйте. Да, мы сегодня дежурим.
- Да я устал, уже все бока отлежал. Мне гораздо лучше. А есть-то мне хоть можно? Было бы очень забавно, если тоже нельзя.
- Можно, вроде бы. Но вы лучше лягте на свободную кровать в коридоре.
- Ну, зачем же чистую постель мять, я тут посижу.
- Нет, лягте, лягте, а то доктора ругаются.
- Хорошо, я лягу.
Доел вторую пачку йогурта, дошел до свободной кровати, полежал немного поверх белья. Уборка закончилась и все вернулись на свои места.
Деда опять пришел навестить сын. Он почти каждый день приходил. Входя в палату, со всеми здоровался, приносил с собой стул из коридора. Здоровый мужик, примерно сорока лет, белый халат, который нужно было одевать посещающим больных, был ему не по размеру – рукава только закрывали локти и не застегивались. Все уже знали, что его зовут Вовой - отец так звал – и работал шофером. Они долго и тихо разговаривали. Сидел долго, иногда по часу - полтора.
- Ты как, батя? Извини, я вчера за рулем весь был, в Москву послали, вернулся уже поздно вечером, меня к тебе не пустили.
- Ничего, Вова, все хорошо.
- Бать, тебе сегодня операцию будут делать, ты держись, все будет нормально.
- Да, Вовка, все будет хорошо, ты не сиди со мной долго, потом придешь – поговорим.
Перед обедом деда увезли на операцию.

 

8.
Проснулись перед самым ужином, так как выпили с Колей димедрола после уборки и оба уснули. Голова после сна тяжелая, все немножко плывет перед глазами, пространство кажется вязким – видимо, это димедрол так действует, а впереди еще ночь. После ужина в палату зашел Сергей Николаевич и позвал с собой.
- Мне же, вроде, ходить нельзя?
- Пойдем, обследую тебя немного. Раз можешь ходить – значит можно, только не злоупотребляй.
Пришли в кабинет, врач предложил разместиться на кушетке, а сам сел за стол. Достал из тумбочки початую бутылку с коньяком и налил себе немного в стопку. Выпил, и спросил:
- Ну, как теперь самочувствие?
- Вполне сносно. Только голова болит. И кошмары мучают.
- Да я видел как сносно. Сегодня во время уборки взял и вышел в коридор. Ты не в курсе, что тебе ходить нельзя?
- Разве? Мне об этом так никто и не сказал. Пришла уборщица и велела всем выйти из палаты. Я и вышел. Заодно поел – там мне нанесли съестного.
- Ага, велела. «Царь велел своим боярам…» - Он неожиданно спросил. - Слушай, ты всегда так кучеряво говорил?
- Не знаю, Сергей Николаевич, не помню.
- Давай без отчества, мы с тобой ровесники. Просто Сергей. Хорошо, я скажу прямо, зачем тебя позвал: у меня ощущение, что у тебя с головой не все в порядке. Все-таки, что помнишь?
- Если честно, то мало что.
- Саму аварию помнишь? А что было до аварии, куда ехал и зачем?
- Нет.
- Ну, это нормально, память через некоторое время должна восстановиться. Ты про кошмары сказал, о чем?
- Не знаю как сказать…
- Так как с воспоминаниями?
- Это сны, в основном. Кошмары.
- Сны – это тоже воспоминания, мозг иногда ведет себя очень интересно…
- Как-то чересчур интересно. Вспоминаю не себя. Или себя в других ситуациях. Или даже жизнях.
- Правда? То есть, вспоминаешь эмммм… другие воплощения?
- Можно сказать и так.
- Расскажешь?
- Не хотелось бы. Вы не примете меня за сумасшедшего?
- Может и приму, но одного факта наличия непонятных воспоминаний для этого недостаточно. Знаешь, я хоть и не психиатр, но когда учился в институте, студентом подрабатывал в психиатрической больнице, медбратом – деньги нужны были. Так что некоторое понятие у меня есть, и практика тоже. Особо много не заработаешь, к тому же количество дежурств было строго ограничено, поскольку находиться долго с душевнобольными противопоказано.
- В смысле?
- В смысле, если ты их начинаешь понимать хотя бы до половины – значит и с тобой не все в порядке. Все равно дошло до того, что после дежурств я ходил по улицам и удивлялся: почему многих них не лечат? Там, в больнице, находятся гораздо более нормальные люди. В конце концов, по результатам исследований, абсолютно нормальными считаются только от 20 до 40 процентов обычных людей, у остальных можно найти некоторые отклонения, а около 25 процентов несомненно нуждаются в психиатрической помощи. И ничего, живут себе. Исследования примерно пятидесятилетней давности, но не думаю, что что-то сильно изменилось. Вопрос в том, что считать нормой, определенного ответа нет. А после сотрясения расстройства памяти и галлюцинации - вообще штука достаточно частая. Хорошо, давай я начну. Я немного интересуюсь проблемами мозга и сознания, статьи разные читаю, интересные истории собираю, вырезки из газет. Вот, слушай – он достал из ящика стола папку и раскрыл ее. В папке лежали сложенные стопкой вырезки из газет, журналов, какие-то записи от руки на листах бумаги.
- Заинтресовался непонятными явлениями я еще в школе, помню, в журнале «Вокруг Света» на последних страницах печатались коротенькие заметки. Так вот, в одной из них было написано, что женщине, которая шла по улице, на голову с третьего этажа случайно упал горшок с цветами. Она англичанкой была. Или француженкой. Когда она очнулась – то вдруг заговорила с окружившими ее людьми на другом языке – французском. Или на английском, если она была француженкой. Это неважно, важно то, что после травмы головного мозга человек забыл родной язык и вдруг выучил чужой, понимаешь? Описано достаточно много таких случаев, ксеноглоссией называется. Может пройти через неделю, реже остается и на всю жизнь. Известны даже случаи «выучивания» исчезнувших языков, наречий и народов. Правда, это и проверить практически невозможно, не с чем сравнить. Тарабарщина и все.
- Интересно…
- А вот здесь у меня целая статья, - он развернул сложенный журнальный лист. – Здесь у меня о реинкарнации.

- Да не нужно, не читай. Как ты сам к этому относишься, к подобным историям?
- Как врач. В одной ситуации человек загремел бы в больницу с диагнозом «раздвоение личности», в другой – становится обьектом каких-то исследований. Моя работа – лечить, не надеясь на то, что в следущем воплощении человек не заболеет, вот и все. Не все в руках Божьих, иногда и я возвращаю к жизни. Хотя, был один случай…

-------------------
П.С. Продолжение, возможно, следует.

 

* * *
Вот у нас этажом ниже, в травматологическом отделении год назад случай был. Я здесь записал себе: Ирина Дружинина. Тоже автокатастрофа. В машине трое: муж - Саша, она и дочь Татьяна, четыре года. У дочери самые тяжелые травмы, трое суток интенсивной терапии. Муж помят, но несильно, угрозы жизни нет, несколько переломов, лежит в общей палате. У матери – только ушибы и царапины. Все время от дочери не отходила, сидела рядом с ней и молилась. На четвертый день девочка пришла в себя, узнала мать. И рассказала, что только что к ней в палату приходил папа, попрощаться. Сказал, что уходит вместо нее, а она останется, он якобы договорился. Мать сначала не поняла, а потом – бегом в палату к мужу. Оказалось, что он на самом деле только что ушел, умер. Девочка осталась жить, несколько операций перенесла, но жива.
- Как ты это объясняешь?
- Возможно, отцу поставили неточный диагноз, соответственно, ему тоже нужно было находиться под постоянным наблюдением. У дочки – галлюцинация, ничего необычного. Возможно, простое совпадение, хотя мистикой отдает здорово.
- Совпадение? Сам хоть в это веришь?
- Я-то? Да при чем тут я. Теперь мать из церкви не вылазит, постоянно в храм к отцу Михаилу ходит.
- Это который в больнице раз в неделю служит?
- Да, он. Мы с ним на эту тему несколько раз до хрипоты спорили, чуть не поругались. Нормальный, кстати, мужик. Хочешь, познакомлю? К вере пришел в зрелом возрасте. До этого на барабанах играл в ресторане, на свадьбах, потом в каких-то группах местных. До этого – и выпивал нехило и все такое. Подожди, я еще коньячку приму. – он опять налил себе из бутылки и не спеша выпил.
- Отчего же, познакомь. Зря ты выпиваешь…
- Сегодня можно. Даже нужно. Я после операции стресс снимаю. Трофейный, от благодарных родственников. Сегодня деда из твоей палаты резали. Желчный пузырь удалили. Ладно, давай, рассказывай свои галлюцинации.
- Нет, сперва ты. Что у меня там с почкой? Насколько все серьезно?
- Достаточно серьезно. Первое УЗИ вообще ничего не показало, то есть там вообще ничего не было видно. Потом что-то начало просматриваться. Короче: правая почка у тебя размером восемь на двенадцать сантиметров, а вот левая – сплошное кровоизлияние, правда, без разрыва. Примерный размер – десять на восемнадцать сантиметров, а сама гематома – под двадцать. Все эти дни совещались, резать – не резать. Посмотрели анализ крови – гемоглобин как у мастера спорта – одиннадцать с половиной единиц. А сегодня встал и пошел.
- Что делать с головными болями? Голова начала болеть, постоянно. Очень сильно. можешь боль снять, Демиург?
- Кавинтон нужен, только его у нас сейчас нет. Если только твои купят и принесут. А пока - принимай анальгин.
- Да не помогает этот анальгин, полпачки за раз можно выпить, а толку никакого.
- Будет лекарство - прокапаем. Давай, рассказывай, а то уже за полночь.
* * *
Разговаривали почти до утра.
Доктор вполне ощутимо хмелел.
- Мда, веселые истории…
- Какие есть, эти самые интересные. Что скажешь?
- Что скажу? Ты прямо этот, Дункан Мак-Клауд!
- Кто это такой?
- Я шучу, это персонаж современного фильма, бессмертный. Его постоянно убивают, а он продолжает жить. Любые повреждения, кроме отрубания головы, нипочем. И руки отрастают и зубы. Не видел?
- Нет, конечно. У меня ничего не отрастает, другой случай. Я только умираю, в основном насильственной смертью.
- Как сказать… Есть такой термин: криптомнезия или парамнезия, ложная память. Встречается при травмах головы и сотрясениях мозга. Бессвязная речь, головные боли. Обычно проходит через две-три недели.
- Объясни тогда, что значит «проходит». Все забудется? Это вряд ли. Я стану относиться к этому как к обычному бреду, или еще как-то?
- Я думаю, не забудется. Галлюцинации достаточно красочные, скажем так, качественные. Я попытаюсь проверить некоторые факты, если смогу.
- Проверяй, самому интересно. А откуда я мог узнать эти факты?
- Я же говорю, ложная память, это необязательно правда, но можно проверить некоторые имена. Кстати, при парамнезии вполне возможно исчезновение различий между снами, размышлениями больного, фактами из книг и прочее. Забывается источник информации, все становится реальностью. Это уже граничит с шизофренией и раздвоением личности. Человек свято верит, что он в прошлой жизни повлиял на ход истории. Наполеоны и все такое прочее, классика жанра, хотя в чистом виде встречается крайне редко.
- Не мой случай, уж извини… - возникла неловкая пауза.
- Знаешь кто такие гастаты?
- Нет, и кто же это? – с любопытством спросил доктор.
- Легионеры, в легких доспехах. Молодые, обязательно неженатые. Стояли в строю впереди легиона, группами.
- Почему в легких? Денег не было на доспехи? А старики молодняк необученный впереди себя ставили, на убой?
- Да нет, не на убой, там не в этом дело было.
- А в чем? Сходятся две толпы, а впереди пацаны в этих… Что на них было?
- Кожаный шлем, кожаные латы, щит, короткий меч. Из брони – только медная пластина на груди.
- Вот. А против них – строй каких-нибудь викингов с топорами.
- …Да. Немного ты проверишь… - опять замолчали. Теперь спросил доктор:
- Так ты говоришь, кусками, от нескольких минут до нескольких лет, а потом опять смерть?
- Примерно так. Мы с тобой ровесники. Нет, не ровесники, нам одинаковое количество лет. Только ты живешь сразу, в один прием, а я – по частям, понимаешь?
- Условно да. А как с языком?
- Обычно в комплекте, как Коля говорит. Но были случаи, когда не знал языка.
- И что тогда?
- По-разному. Иногда удавалось выучить, иногда в психушке оказывался. Один раз сожгли. Вместе с бесом, который в меня якобы вселился. Но обычно «прорастает»…
- Это как?
- Когда начинаешь знать. Вчера – не знал, а сегодня - знаешь.
- Было такое, замечал за собой в институте. Скрытая работа мозга, он постоянно что-то переваривает.
- Хорошо, вот тебе еще, чтобы было что проверять. Знаешь такого – Талиесина? Известный поэт, между прочим, бард. Из кельтов.
- Впервые слышу. А ты знаешь его? Эмм.. знал?
- Не то чтобы… Пиво с ним пил, знаешь ли…
- Как Коля говорит?
- Точно. Кельты, между прочим, тоже верили в переселение душ, это не только азиатское верование. Вот, послушай:
« И снова преображенный,
Я был голубым лососем,
Был я собакой, оленем,
Косулей на склонах горных,
Быком, жеребцом, теленком.
И целых полтора года
Был петухом я рябым,
Охотно топтавшим кур».
- Неплохо. Знаешь кельтский?
- Сейчас – нет, конечно. За ненадобностью. Если знаешь язык, об этом ведь не думаешь постоянно . Это примерно как ходить: просто идешь и все, неважно, по земле, по пашне или по лестнице. Просто идешь и все. Понимаешь?
- Да.
- Ладно, мне пора, пойду посплю. Значит, кавинтон?
- Он самый.
- Поищем. Счастливо.

---------------
П.С. Продолжение, возможно, следует.

 

Спасибо за участие, как уж выходит. Эту главу закончил. Все равно потом все сначала перечитывать, в окончательной редакции, если не передумаю и не оставлю как есть, )))
любiтель, запал давно прошел, все ровно, гугугу.