Слон и верёвочка

сколь верёвочка ни вейся... (с)


Слон был нахальный.

Самоуверенный такой, бронзоватый, он стоял на ножке монитора и пялился даже сквозь буквы и цифры работы. Впрочем, раньше букв было гораздо больше цифр, буквы были складными, а теперь цифры побеждали неумолимо. ПисАть не хотелось, на слова и эмоции к вечеру не оставалось сил.

Времени, по-прежнему, из-за бессонницы было полнО. А слова и, тем более, рифмы, не шли. Для них были нужны эмоции, а какие могут быть эмоции после 12 часов цифр и душевного насилия над собой?

Слон ухмыльнулся. Его восточная философия не понимала таких переживаний – в ней всё ждало смерти и последующего перерождения, от того предполагалось, что текущие неурядицы должны восприниматься как минимум спокойно, если не с радостью, и с волнительным предвкушением загробного блаженства жизни в новой светлой испостаси – как максимум.

Мне отмщенье, и Аз воздам. Чёрт, не то. «Хорошую религию придумали индусы – что мы, отдав концы, не умираем насовсем». Похоже? Вроде да, но всё равно было что-то ближе… «Пусть Жираф был неправ, но виновен не Жираф, а тот, кто крикнул из ветвей…» Вот, оно! Слон большой, ему видней.

Слон приехал, кажется, с Бали. И был похож на антикварного. Он хорошо ложился в руку и умиротворял. Умиротворения от слона давно стало не хватать: собственно, и в руки его не брали давно, просто вдруг сегодня он оказался не на ножке монитора, а на столе. Хотя стол точно не вытирали, пыль от папок печаталась на брюках летней татушкой временного помутнения, как от отпуска, только от работы. И хна была бы явно полезнее пыли.

Слон оказался в руках за несколько часов до проблем. Как в старом кино – пара юных особей уходит за горизонт Рогожской заставы, а навстречу им встают страшные, гигантские цифры «1941».

«Жизнь пора менять», - сказал Слон явственно, утром при встрече. Да, ответила она: «J’en ai assez». Осточертело. Слон засмеялся – ему нравилось, когда она чувствовала себя собой. Может быть, в этом всё дело?

Завтра никто не увидит, что плакала. Слон слизАл следы слёз. Он больше не был нахальным, скорее – строгим. Твёрдым. Бронзоватым, как будто антикварным. Впрочем, таким, как всегда. Он просто был самим собой. И это было ровно то понимание, которого не хватало.

Спокойной ночи, Слон. Увидимся завтра.

Я.