Необычный взгляд на Папу Карло и Буратино. как начиналась сказка..на самом деле

Вы никогда не задумывались над смыслом выражения «вкалывать, как Папа Карло»? Ведь Папа Карло был шарманщиком, а это ремесло отнюдь не обременительное – им часто занимались инвалиды, старики… Стой себе да крути ручку. Карло был, насколько можно судить, мужик рукастый – вон какого деревянного мальчонку смастерил! К тому же явно не очень старый. Что же заставляло его заниматься столь неденежным ремеслом, как шатание по дворам с шарманкой?



Путь к разгадке можно обнаружить, если вспомнить другое, схожее народное выражение – «вкалывать, как негр». Почему же проницательный народ увидел в Папе Карло негра? Не слишком ли причудливое сочетание – негр-шарманщик? Все начинает проясняться, если вспомнить наиболее характерный атрибут архетипического образа шарманщика – дрессированных попугайчика или обезьянку, вытаскивающих из коробочки билетики с «предсказаниями». Шарманщик, таким образом, выступает в европейской традиции первой половины XIX века (время действия повествования) как единственная «профессиональная» разновидность прорицателя будущего (кроме цыганки, но цыганка-прорицательница – всегда женщина, мужчина-цыган больше ассоциируется с конокрадом). Еще одна интересная деталь – столяр Джузеппе, испытывающий мистический страх (вполне естественный!) перед говорящим поленом, стремится поскорее от него отделаться и вручает его своему другу Карло. Тот же не только не боится живой деревяшки, но и, кажется, ничуть не удивлен подобному явлению, более того, он знает, как с ним поступить. Полено же, оравшее благим матом от удара топора профессионала Джузеппе, ничуть не страдает под резцом шарманщика, только лупает деревянными глазками. Итак, шарманщик Карло – чернокожий прорицатель и колдун! Живущий, как сказано в начале книги, в некой «стране на берегу теплого моря». Сразу многое становится понятным – и невнятный «тарабарский король», и Страна Дураков – абсолютно алогичный с точки зрения аборигена анклав белых цивилизаторов, и антропоморфные говорящие «животные» (тотемизм!), и то, почему сказка Толстого настолько не похожа на свой якобы первоисточник – «Пиноккио» Карла Коллоди. От Коллоди Толстой заимствовал, по сути, только привычный европейскому читателю «итальянский» антураж – для удобства восприятия. Сюжет же «Буратино» уходит корнями в мрачноватые дебри африканских легенд и сказаний. Обратите внимание, что Буратино, в отличие от Пиноккио, даже не помышляет когда-нибудь стать «настоящим живым мальчиком», что было бы странно для магического помощника шамана — куклы-фетиша, изготовленнй из куска дерева с живущим в нем духом.

Тут кстати стóит вспомнить и театр Карабаса-Барабаса (африканские прототипы героев, конечно, носили аутентичные имена, но мы, чтобы не запутаться, будем именовать их так же, как и в книге). Не знаю, как вас, а меня еще в детстве поражало некоторое несоответствие между обликом и поведением Буратино и марионеток Карабаса (можно заметить, что многочисленные иллюстраторы его тоже обычно чувствуют). Это явно объекты разных категорий: Буратино – действительно кукла, игрушка, этакий чурбан-щелкунчик с деревянными конечностями на шарнирах, гипертрофированными чертами вечно улыбающегося лица; он и ведет себя как игрушка, не ведая сомнений, раздумий, боли, будучи почти не интегрированным (и не нуждаясь в этом) в хитросплетения человеческого социального поведения. Карабасовские куклы, напротив – почти люди, живые актеры и по облику, и по поведению, со всем спектром человеческих эмоций, от любви до страха, СТРАДАЮЩИЕ от необходимости подчиняться хозяину и даже боящиеся плетки (в то время как нетонущий Буратино – деревяшка даже по физическим характеристикам, даром что шевелится). На ум приходит другое значение слова «кукла» – «человек, лишенный собственной воли», или, в африканской магической традиции – зомби. Не голливудский ходячий труп, конечно, а человек, в котором подавлено собственное «я», ментальный раб колдуна-хозяина. Таких зомби можно заставить делать что угодно, в том числе и сражаться между собой потехи ради… Только человек с чрезвычайно сильной волей, будучи в подобном рабстве, способен вырваться из-под контроля хозяина, правда, ценой нечеловеческого напряжения – вспомним «голубые» (а на самом деле седые) волосы сбежавшей Мальвины. О ее невероятной силе говорит и то, что она смогла зажечь любовь в мертвой душе собрата-зомби, и то, что она на небольшой период времени даже сумела подчинить себе чужого духа-помощника (помните эпизод с чистописанием?), чего не удалось сделать самому Карабасу. Очень интересен центральный объект повествования – Золотой ключик. Смотрите – в самом жилище шамана располагается нарисованный (т. е. «ненастоящий», «нематериальный», по сути – метафизический) очаг – источник энергии, скрывающий за собой дверь к могуществу, но воспользоваться ей шаман не может – для этого нужен некий ключ, которого у него нет (похищен?), но зато есть у его врага (а между Карло и Карабасом в книге много общего: оба – «кукольники», оба – «деятели шоу-бизнеса», только один сильный, а другой слабый). Причем сам шаман даже не знает (не помнит) о существовании этой двери. Таким ключом может быть материальный объект или свойство магического характера, например, чуринга – камень или дощечка, в которой хранится сила шамана. Если ее сломать, шаман умрет. А если ее украсть и выбросить в болото к Мокеле-Мбембе, куда ни один охотник не ходит – то по мере того, как чурингу будет затягивать бурой тиной, будет слабеть тот, чью силу она хранит. Сила Карло тает, тает, почти исчезает к началу повествования… («Совсем поломалась моя шарманка!») Отчаявшийся и опустившийся, растерявший доверие соплеменников, он приходит к своему приятелю – резчику по дереву и алкоголику (интересная деталь для детской книжки!) – с намерением напиться. И вот тут-то судьба преподносит ему шанс… Реальный Карло Бураттини по прозвищу Крестный Папа был не простым наркодилером, а руководителем крупной ОПГ, занимавшейся, помимо наркобизнеса, сбором дани с окрестных фермеров (ср. «пахать, как Папа Карло»), а также крышевавшей сутенеров («в… бывать, как Папа Карло») и эксплуатировавшей инвалидов в качестве профессиональных сборщиков милостыни («горбатиться, как Папа Карло»). Сей преступный муж по прихоти Толстого просто «поделился» своим колоритным именем с безвестным африканским шаманом, милостью писателя перенесенным в Италию и ставшим шарманщиком, так же, как известный орнитолог Джеймс Бонд по прихоти Флеминга «поделился» именем с вымышленным агентом британской разведки.

Единственным персонажем, носящем в сказке почти свое собственное имя (кроме, может быть, еще калек-изгоев Омбва и Мбиши, чьи имена переводятся с банту как «шакал» и «кот»), является продавец пиявок Дуремар. Его прототипом стал друг семьи Толстых Джеймс Дóрримор, английский путешественник, врач и натуралист (с точки зрения аборигенов, соответственно – шаромыга, шарлатан и собиратель пиявок) – он и рассказал Толстому, никогда не бывавшему в Африке, истории, легшие в основу сюжета «Буратино». Надо сказать, что образ Дуремара выписан Толстым таким жалким не только с согласия Дорримора, но и во многом с подачи последнего – обладавший великолепным чувством юмора и тонким знанием психологии сэр Джеймс прекрасно отдавал себе отчет, насколько нелепым, а то и аморальным он подчас выглядит в глазах африканцев, и часто подчеркивал это в своих рассказах.©?


отсюда