«Гастарбайтер со сникерсами» или «Путешествие из Пицунды в Потсдам»

30.11.1992
Я вышел из вагона в последний день ноября. Ноябрь в Москве, как известно, не май месяц! Пронизывающий ветер гнал вдоль перрона Белорусского вокзала редкие колючие снежинки. Одежда, напяленная по принципу капустных листьев в кочане, не грела и от ледяных объятий Родины не защищала. Но другой не было, ибо когда три с половиной месяца назад я по воле случая садился на следующий в обратном направлении поезд, я не думал так далеко вперед. Не мог думать. В круговерти тех дней мыслительный процесс был напрочь подавлен ядреным коктейлем всевозможного алкоголя, калейдоскопической сменой событий и географии моего местопребывания, усугубленного юношеской тягой к авантюрным приключениям. Даже не погоней за деньгами – в те счастливые годы первоначального накопления жизненного опыта они еще не были такой уж важной целью. Старый, видавший виды, рюкзак не оттягивал плечо. В его полупустом желудке лежало лишь небольшое количество драгоценных гостинцев, да взятые взаймы по дороге «туда» резиновые сапоги. Еще была коробка в руке. Ну как без нее? Настоящий японский двухкассетник Панасоник! Стерео и ФМ-радио в одном прямоугольном флаконе.
А ветер – это все-таки хорошо! Он щедро меняет свой свежий морозный воздух на мой терпкий запах пота, который я провез через все границы и таможни в качестве духовного дополнения к материальному – задеревеневшим мозолям на руках. В голове вдруг родились сумбурные строчки: «Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз – там, где был я вчера нет горячей воды». И позавчера тоже... До конца платформы еще метров пятьдесят. А там в метро, и через сорок минут я дома! «Не жди меня мама, хорошего сына. Твой сын не такой, как был вчера…»

14.08.1992
Война! Грузинский десант высадился в районе города Гагры, отрезав нас от Российской границы. Кто первым принес в лагерь эту новость сейчас уже не вспомнить. Да и вряд ли поверили ему, первому. Осознание случившегося пришло гораздо позже, когда вернулись те, кто пытался уехать в этот день, и не приехали те, кого ждали еще утром. Абсурдность подобной новости утверждалась в мозгу бьющими по голове, как и в мирное вчера, солнечными лучами. Море также безмятежно шуршало пеной прибоя по гальке пляжа. И никаких отголосков стрельбы. Наверное, точно так же люди с недоверием и удивлением воспринимали слова, произносимые квадратными рупорами 22 июня пол века назад. Паники не было. Да и откуда ей взяться среди молодых и веселых, ушедших в отрыв от скучно-бетонной Московской жизни ребят и девчонок? Кто-то из них только закончил первый курс института и самоотверженно бросился в первый по-настоящему самостоятельный, а стало быть «взрослый», отдых. Кто-то, как и мы, уже считавшие себя состоявшимися мужиками, приезжал сюда опытным «дикарем», чтобы по вечерам приударять за хорошенькими студенточками, обеспечивая себе приятный ночлег, а в остальное время отсыпаться прямо на прибрежных камнях, загорая, купаясь и жаря на куске железа над костром тут же наловленных мидий. Ну чем не рай? И вот тебе на!

Продолжение будет. Потом. Если захотите.

 

ну, тогда продолжим. в конце-концов, если получится уныло всегда можно тему потереть )

сразу скажу, что тут не будет типа философских разглагольствований, любовных историй и прочей фантастической мистики. это просто рассказ про одно из небольших приключений, которых сегодня уже и не бывает, наверное.

все детали, конечно, же уже не вспомню, потому буду легонько привирать )))

 

Адлер. Площадь перед зданием аэропорта. Прямо на асфальте кучно разложены вещи – рюкзаки, сумки, чемоданы. Тут и там постелены какие-то тряпки и надувные матрасы. На них лежат и сидят люди. Взрослые и дети всех возрастов. Молодежь просто сидеть не может, и так и вьется по тесным улочкам этого самостийного Вавилона. Укрыться от жаркого солнца негде, и на помощь приходит вездесущая пресса. Панамка или веер, сложенные из простой газеты, – что еще надо человеку, чтобы достойно встретить южный августовский полдень? В густом знойном воздухе висит постоянный гул. Но это не гул авиационных моторов, никто, похоже, даже и не осознает, что находится в аэропорту. Это гул людских голосов и бесконечного шарканья всевозможных шлепанцев, тапочек и просто босых ног, приправленный доносящимися из разных уголков площади нестройными завываниями под гитару. Одно слово – студенты.
- Леха! Как мы сюда попали? Что происходит?
Без двух сантиметров двухметровый Леха, наш главный волейболист, чем-то отдаленно похожий на Дольфа Лундгрена, и потому постоянно щеголяющий обнаженным торсом, смотрит на меня с ехидным смешком:
- Проснулся, теннисист? Мы тебя практически контрабандой вывезли. Сутки уже тут загораем.
Леха протянул полбутылки теплого «Жигулевского», и горьковатая микстура потекла по иссохшейся гортани, как будто медленно смывая похмельную пену с не очень еще жесткого диска моей памяти.

Второе ущелье бурлило уже несколько дней с момента до сих пор казавшейся невероятной новости. Кому-то удалось уехать автобусами, которые воюющие все-таки процеживали через свои контрольно-пропускные пункты, вылавливая неугодных по национальному признаку. Был даже один сорви-голова, который наоборот пробрался сюда, привезя деньги и вести с большой земли. Это теперь у всех мобильные телефоны, коммуникаторы и ноутбуки с интернетом, а тогда… Тем временем немногочисленные местные жители спешно подались в бега, не задорого распродав кое-какие бесполезные теперь запасы. Так «при полном непротивлении сторон» мы стали обладателями всей имевшейся в ущелье чачи. Ну не выливать же, в самом деле!

На спортплощадке стоит теннисный стол. Как и положено, натянута сетка. Но никаких ракеток! Вместо белых звонких шариков – белые пластиковые стаканчики. По одному на каждой стороне стола. Вот такой вот, блин, теннис, такая, блин, вечная молодость. Подающий наливает в каждый стаканчик чачу. Сколько? А это на усмотрение подающего. Главное – правильно рассчитать силу подачи, т.е. свои силы, ибо закуски нет. Кто быстрее выпил и поставил стаканчик на стол, тот подачу и выиграл. Естественно, это игра на выбывание. И очередное выбывание не заставляет себя долго ждать. Солнце, море и все остальное очарование Кавказа окончательно растаяли в непрекращающемся пьяном угаре.
А что? Нам теперь и Черное море по колено!
«Рыбзавод». Окраина Пицунды. Пятнадцать минут назад продуктовый магазин рядом с пляжем удачно избавился от остатков портвейна. Инкассаторы за выручкой уже не приедут. На залитом солнцем горизонте маячит Российский военный корабль, присланный для эвакуации отдыхающих. Портвейн после чачи проскакивает, как газировка из автомата за три копейки, унося с собой последние капли сознания. Шлюпка. Матросы. Покачивающаяся палуба. Все, ширма упала, и, как теперь выясняется, упала она прямехонько к ногам главного входа Адлеровского аэропорта...

В хвосте «тушки» лихая дискотека. «Меня укусила акула, когда я стоял в океане…» Пилоты ругаются, мол, десять тысяч метров, перегруз, болтанка и уголовный кодекс. Но самолет военный, из Жуковского, летчики ЛИИ ВВС, как и «аквалангисты» - это хорошо!

И опять смена декораций. Дома! Вся наша разудалая компания, и примкнувшие к ним за три дня пути лица. Родители на даче, и, стало быть, «заседание продолжается!», не смотря на наступившую ночь. Вдруг непривычной трелью звонок телефона вносит новые ноты в несмолкающий гам.
- Алло! Миха, ты? Где тебя черти носят? Который день тебе звоню! У нас завтра в час дня поезд!
- Кто это? Какой еще нахер поезд?
- Ты что, сдурел? Мы же в Германию на работу едем, забыл?
- Какую нахер Германию? Какую нахер работу?
- Это Алексей, помнишь в институте в стройотряды ездили вместе? А потом на шабашки? А полгода назад ты подписался с нами на стройку в Германии? Ну, вспомнил?
- Ё… Так это сколько ж времени прошло! Я уж думал, накрылось медным тазом мое светлое валютное будущее!
- Каким тазом! Короче так: загранпаспорт с визой на тебя сделан, но билеты не брали. Решишься – завтра в двенадцать пятьдесят поезд с Белорусского Москва-Брест. С собой иметь 15 долларов на автобус Брест-Варшава, рабочую одежду и запас макарон с тушенкой на два месяца. Сапоги не забудь резиновые!
- Какие нахер макароны? Какая тушенка? Время час ночи почти, я только из Абхазии вернулся! Сидим, отмечаем вот…
- Ладно. Хрен с ней, с тушенкой – мы затарились уже, хватит.. Значит, в двенадцать ровно под табло. Смотри, ждать не будем!
Короткие гудки, как пульсирующая в мозгу мысль: все, допился…

Продолжение следует.

 

Утро стрелецкой казни, не иначе. Башку, может, еще и не отрубили совсем, но насечки сделали точно! Народ куда-то подевался. Помню, ночью уже все собрались уходить, но тут что-то случилось, и все остались. А что, собственно, случилось? Вовка курил на балконе, сидя прямо на канистре с бензином. Черт! Нет, балкон на месте. Значит, что-то другое… Какая же вкусная и холодная вода течет по утрам из кухонного крана! Родник, да и только! Взгляд упал на телефонный аппарат. Отвык я в горах от этих атрибутов цивилизации. Стоп. Телефон. Ночной звонок. Прям триллер какой-то! Точно! Ночной звонок… Алексей, но не Леха… Германия, стройка, тушенка… Эх, пожрать бы… Сапоги… Двенадцать пятьдесят… А сейчас сколько? Полдесятого?! Как же меня угораздило так рано проснуться! Что делать то? Денег не осталось совсем. А тут еще пятнадцать долларов. Валюта! Где ж я их возьму? Нафиг, устал, не поеду ни-ку-да! Меланхолично снял трубку, набрал номер.
- Лена? Привет! Да, сосед твой. Да. Слушай, тут такое дело… Можешь одолжить долларов пятнадцать-двадцать?.. Нет, именно в долларах… На два месяца…Что, правда? Ну, я забегу сейчас, хорошо?.. Нет, прямо сейчас надо, я на поезд не успею!
Хорошо, когда есть такие соседи! Лена, выслушав посреди лестничной клетки мой долгий рассказ из двух с половиной предложений про головокружительную карьеру в очень западной Европе, ссудила меня и президентами с затертыми лицами, и деревянными, и моральной поддержкой в виде обещания успокоить родителей, когда они вернутся с дачи. Они ведь вообще до сих пор не знают, где я и что я.
Так ладно, остались сапоги. Нет, все-таки бред! Ну какая к черту Германия? Да и билета на поезд на меня нет, как я поеду? Пойду лучше в магазин, возьму пива и сосисок, а то вчерашняя саранча все подчистила в холодильнике до зеркального блеска.
В магазин специально пошел в дальний. Типа моцион. Ветерок, тепло, хорошо!
- О, привет! Ты как здесь? – я обернулся на голос.
Вот кого-кого, а Ольгу, которая тоже была с нами в Пицунде, но в прошлом году, я увидеть совсем не ожидал. Да еще и недалеко от своего дома.
- Привет! Я живу вон там, а ты как?
- Да и я теперь живу тут. Вон мой дом. Слыхал, что в Пицунде теперь творится?
- Да мы только вчера оттуда. Еще не очухался.
- Ужас! – В прошлом году мужа Ольги Серегу убили ножом в пьяной драке в шалмане над ущельем. Такое там изредка случалось, когда кому-то приходилось вступаться за приезжих девчонок, охотно принимавших щедрые угощения некоторых местных Дон Жуанов, но не усвоивших банальную истину, что долг платежом красен. И понятно, каким платежом.
- Представляешь, - решил я сменить тему. - Не успел приехать, меня на работу в Германию зовут. Давно записывался, но полгода молчок, я и забыл уже. А тут, не успел домой войти, звонят, мол, поезд сегодня через полтора часа! И паспорт с визой готов!
- Так ты на вокзал? А вещи где?
- Да какие вещи! Ну куда я поеду? Хотя вот денег назанимал уже.
- Так в чем же дело?
- Да главного нет – сапоги нужны резиновые! – я улыбнулся. - Вот из-за такой ерунды может покатиться под откос вся перспектива покорения мира!
- Зачем сапоги? – Ольга смотрела на меня, как на полного идиота.
- Рабочую одежду велено взять с собой. Едем под видом студентов какой-то там бизнес-школы, нелегально аки Штирлиц.
- А у тебя какой размер? У меня Сережкины остались…
- Сорок четвертый… - я растерялся. Неужели еду?
- Пошли, померяешь быстро! Ну что стоишь, дурак? Столько времени проболтали впустую! На поезд опоздаешь, такой шанс! Такси возьми.

Да где ж это чертово табло? Какой номер платформы? Полпервого уже… И сапоги эти на размер меньше, зачем тащу только. Натянуть то можно, а если ходить целый день? Ох, и доиграешься ты, Мишка, со своим авантюризмом!

Продолжение следует.

 

С начальником поезда я договорился быстро. Точнее – он со мной. Я лишь сказал, что мне непременно надо попасть на этот поезд, а он лишь ответил, что это будет дорого. Потом завел в купе, закрыл дверь и молча набрал что-то на калькуляторе. Дорого – это сколько? Я посмотрел на дисплей с остановившимся сердцем, какие-то цифры. Недоуменно перевел взгляд на железнодорожника. И?
- Рублей. – тихо произнес он, снова кивнув на лежащий на столике купе калькулятор.
Ровно две цены, четко прозвучало в мозгу, незадолго до того зафиксировавшего прейскурант у кассы, где полная дама равнодушно сообщила, что билетов нет. В рублях, по сравнению с греющими мне сквозь нагрудный карман рубашки еще не протрезвевшую душу пятнадцатью долларами, это были сущие пустяки. Вагон плавно тронулся. Ну, вперед на запад!
После беглого знакомства с остальными участниками забега состоялся краткий инструктаж о заповедях поведения в ходе нашей миссии. Отдельный гимн был пропет во славу сухого закона. За это и выпили.

Брест, граница. «Граница» - это стена, разделяющая помещение надвое, с узкой дверью. Там за стеной был таинственный зарубеж. Еще на нашей территории, но уже с их капиталистическими денежными отношениями. Т.е. рубли там за стенкой уже не имели своей магической силы обеспечить вас всем необходимым. И привычный и такой родной Икарус распахивал свои объятия уже только за устойчивую несоветскую валюту. Строгая молодая женщина, прапорщик таможенной службы, долго не могла понять, в чем тут подвох. С той толпой челноков все ясно. Каждый раз они пытаются протащить сверх нормы водки и сигарет, чтобы продав их в Польше, также сверх нормы тащить на Родину тюки со шмотками. По золоту, бриллиантам, оружию и наркотикам тоже никаких вопросов бы не встало – это всем понятный бизнес, не будь которого и сама таможня стала бы не нужна. Но куча старого тряпья вперемешку с достойными какой-нибудь арктической экспедиции запасами макарон и тушенки у этой группы «учащихся» вызывала неподдельный интерес. Особо настораживали представленные как часть дресс-кода уважаемого финансово-экономического учебного заведения резиновые сапоги. Прапорщик брезгливо скривилась. За державу обидно! Но согласно древней русской традиции все подозрения были неопровержимо развеяны брошенными на алтарь этого «туннельного перехода» двумя оставшимися бутылками «Столичной». Плевать! Что такое литр на всю бригаду?

«На конспиративной квартире нас будет ждать засада!» И, хотя квартира была не то чтобы конспиративная – центральный Варшавский железнодорожный вокзал, как ни как! – а вот засада оказалась самой, что ни наесть, настоящей – немец, шофер микроавтобуса, который должен был нас эх-прокатить прямиком к месту дислокации с целью незамедлительного введения в трудовые действия, нас совсем не ждал! Пришлось занимать круговую оборону среди местных бомжей, так и норовящих стянуть все, что не было приковано мелкособственническими цепями к владельцу. Центральный Варшавский железнодорожный вокзал, наполовину скрыт под землей, где собственно и снуют поезда, а на половину торчит под открытым небом, откуда в августе его печет, как голову без тюбетейки. Т.е. жарко. И душно. И хочется пить. А значит здравствуй звериное лицо капитализма номер раз, ибо вода таки стоит денег. Причем опять же ихних денег, которые сами по себе стоят уже много наших денег, которые здесь особо никому не нужны, и круг замыкается на остатки долларового общака. В это время Алексей пытался выйти на связь с Центром. Кто-то ведь планировал нашу заброску в Германию. Вот пусть и ответит, почему не докинул. Или… Наоборот, кинул?! Но Центр клялся в верности взятым на себя обязательствам и комиссионному вознаграждению, в то время как Берлинская резидентура уверяла в отсутствии каких-либо распоряжений относительно нашей группы. На связь Алексей выходил каждые полтора часа посредством обычного телефона-автомата. Подумать только! Попробуйте позвонить с любого таксофона в центре Москвы хотя бы в соседний город-миллионник. А за границу? И что? Правильно, потому как за копейки. А валюту наши таксофоны не берут, ибо статья. А Кодекс надо чтить! Наглый польский телефон поглощал эту самую валюту с превеликим удовольствием и аппетитом, которые мы вынуждены были удовлетворять в ущерб дикой жажде. Пить, иль не пить? Вот в чем не вопрос, но его экономическая суть. Лишь, проведя более трети суток в полудреме на лавках, обзорных экскурсиях по достопримечательностям вокзала и мелких стычках с бомжами за свое кровное, мы получили в награду от Алексея несколько монет на покупку воды. Ради такого праздника плоти были вскрыты и пара банок тушенки. Столовые приборы в виде перочинных ножей по совместительству послужили и доходчивым сигналом оживившимся на запах бомжам, что здесь им не светит. Месть за подобную нелюбовь к своим биологическим сородичам настигла нас через несколько часов. Это была воистину Божья кара! Или здравствуй звериное лицо капитализма номер два. Вернее его зад! Да-да, мои дорогие смышленые читатели! Теперь я тоже знаю, что туалеты там платные! Причем даже более платные, нежели те несчастные три бутылки воды! Но если без питья можно терпеть довольно долго, то когда уже выпил, природа настойчиво пытается взять свое. И не только у нас. О чем красноречиво свидетельствуют многочисленные вооруженные полицейские патрули на всех входах и выходах в тоннели, манящих изобретательных путешественников холодными отблесками рельсов. А между тем ничего утешительного от Центра нет. И денег осталось впритык на электричку до такого милого уже в нашем сознании Бреста, что перспектива топать дальше до Москвы пешком никого не пугает. Нам бы до Родины дотронуться рукой… Все! Пошли на абордаж! Обезумевшие от физиологических пыток, мы вырвались из здания вокзала, полные надежд не просто вдохнуть чистого воздуха свободной Европы, но и воздать должные почести зеленым насаждениям – этому живому фильтру атмосферы и надежному прибежищу для всех, загнанных той или иной нуждой, о чем так ярко рассказывает легенда о Робин Гуде. Но центр Варшавы – это вам не Шервудский лес. Это настоящие каменные джунгли, хотя и безумно красивые! Ах, если бы можно было выплакать избыток жидкости слезами умиления и восторга!.. Короче, никаких мало-мальских кустов. Так что пожалте, господа хорошие, на платное собеседование с Уинстоном Черчиллем, как говорят чопорные англичане.
Уж полночь близится, а германца-перевозчика все нет...

Заключение следует.

 

Сори! на работе запарка! постараюсь в ближайшее время кончить закончить )))

 

Я стоял на опушке леса. Ноги одеревенели от многочасового топтания на месте. Это хорошо, поскольку практически перестали напоминать о себе сжатые в кулаки внутри пресловутых резиновых сапог пальцы. Эх, Серега, Серега… И что б тебе было не выбирать обувь с запасом? Ведь еще и носочек шерстяной, заботливо связанный бабушкой, мог бы одеть! Ну да тебе теперь все едино...
Тонкая хебешная куртка и рубашка под ней давно промокли от мелкого моросящего дождика, но озноб уже не бил. Было ощущение отсутствия любых ощущений – ни холода, ни тепла, ни ветра, ни звуков. Немое кино, правда, еще пока цветное. Это вселяло надежду. Вдоль опушки проходила дорога, но за все время, что я здесь проторчал, по ней не проехал ни один автомобиль. Вообще никто. Рядом стоял такой же мертвый, как и дорога, коттедж. Ни занавеска не шелохнется, ни дверь не хлопнет. С другой стороны подобный модернистскому памятнику динозаврам желтел огромной тушей мощный экскаватор. Видимо, в ближайшее время здесь будет развернута стойка века местного значения. Как интересно! Но куда интересней, куда подевался этот чертов Уве, который высадив меня тут под серые лучи только проснувшегося немецкого эрзац-солнца, укатил «буквально на хальф штунде» за забытыми им в утренней суматохе инструментами. Уве был кем-то вроде прораба, распределявшего бригады по объектам, ставившим задачи и фиксировавшим их выполнение. От него зависело наше итоговое материальное благополучие. Ну и его тоже. Выходец из Западной Германии, здесь в Восточной он имел куда более значительный статус, чем в своих родных местах. Так многие неудачливые западные немцы переезжали на восток и становились начальниками разных уровней над местными соотечественниками, которые после объединения Германий оказались как бы людьми второго сорта, обязанными отработать свое социалистическое прошлое, чтобы вновь стать полноценными истинными арийцами.
Он смотрел мне прямо в глаза и стоял совершенно спокойно, словно и не видел никогда человека и не знал, что можно от него ожидать. Край не пуганных идиотов! Причем из двух безмолвно уставившихся друг на друга существ одно было не пуганным, а второе – идиотом. И, как не обидно это осознавать, но по любой системе счисления выходило, что мой номер – второй. Первым был олень. Красивый, сытый олень с ветвистыми рогами. Ему-то действительно чего, в сущности, бояться? Он у себя дома. Пасется тут на краю густого первобытного леса. А вот что делаю я, один посреди даже не знаю какой области чужой страны, без еды и воды, без языка, без пфенинга денег и каких-либо аусвайсов, одетый подобно беглому военнопленному? Зоопарк наоборот. «Машины не ходят сюда, бредут, спотыкаясь, олени…»
Нет, понятно, что если пойти по дороге в любую сторону, то рано или поздно выйдешь к людям. Да и в коттедж должны же когда-нибудь вернуться его обитатели. Но как-то не хотелось выходить в люди идиотом. Раз поставили тебя на пост – стой, пока не придет смена, даже если она будет с косой. И нечего пенять на погоду и прораба-склеротика! Это ведь были твои собственные мысли, что раз немцы во время войны ругали русские морозы, то, стало быть, в Германии этих морозов нет, и теплые вещи можно не брать. Ну и что, что данное во истину гениальное озарение посетило тебя не на трезвую голову? Зато теперь ты прекрасно эмпирически осведомлен о том, что такое причинно-следственные связи поверхностности бытового мышления и глубины историко-географического невежества. Тем временем оленю, очевидно, надоело играть в гляделки и, пощипав травку, он чинно удалился в чащу, оставив меня наедине с собственными философскими разглагольствованиями об идиотском смысле идиотской жизни умничающего идиота.

это еще не все.

 

Нас поселили в дачном поселке недалеко от Потсдама – на берегу Schwielow See. Немец-перевозчик, найденный после суток перезвонов со всеми мало-мальски имевшими отношение к процессу работорговли славянскими лохами и выуженный прямо из постели горячей польской подружки, был очень недоволен таким обломом интимного счастья, отчего гнал микроавтобус на все разрешенные их правилами движения деньги. Чувствовалось его похотливое желание поскорее сбагрить нас и вернуться в объятия любимой, пока не вернулась от родственников жена. Все это мы узнали во время короткого пит-стопа, чтобы подкормить водилу, а заодно и нам грешным чуток перепало пожевать. Остальное время автопробега Варшава-Потсдам поглотил здоровый сон будущих строителей капитализма. И понеслась… Рабочий день начинается в шесть утра, значит, подъем в пять, а то и в четыре, в зависимости от того, как далеко ехать до объекта. С двумя получасовыми перерывами на поесть он истекал в шестнадцать часов, после чего, не приходя в сознание, мы начинали трудиться сверхурочно. Как правило, до девяти-десяти вечера, пока позволяло освещение. В виде, как теперь принято говорить, компенсации нам раз в неделю выдавались деньги на еду из расчета по 15 дойче-марок в сутки, и была обещана оплата по тарифу 5 марок в час за фактически отработанное время при условии выполнения поставленных задач. При этом из каждых упомянутых суточных 15 марок в последствии 5 вычиталось, а 10 – шло бонусом к честно заработанному. В итоге мы скидывались в общак на пропитание по 15 марок в неделю, а остальные 90 откладывали или тратили – кто как решил. «Хочешь похудеть? – спроси меня как!». Не гербалайф! Меню этой диеты было следующее:
1. Завтрак. Почистил зубы – не выплевывай пасту, в ней тоже есть калории!
2. Второй завтрак (как и обед – во время получасовых перерывов). Одна булочка типа наших за три копейки (кто помнит такие всегда свежие советские булочки) с куском самой дешевой вареной колбасы. Вода.
3. Обед. То же, что и на второй завтрак. Обедали только те, кто не съедал второй бутерброд в первый перерыв. Вода.
4. Ужин. Точнее натуральный пир горой! Вечером после работы и омовения, варилась одна большая кастрюля импортированных с Родины макарон, которые заправлялись нашей же тушенкой. Естественно, что этот праздник каждый день не обходился без пары столовых ложек кетчупа от дежурного шеф-повара. Чай-кофе-пиво – кто на что потратился.
Через полтора или два месяца, когда домашние харчи были полностью израсходованы, перед нами во весь рост встала перспектива разорения, точнее полного банкротства ввиду необходимости закупать продукты. Выручили, как водится, бывшие соотечественники, подогнавшие по договорным ценам мешок краденой картошки. Рецепт ужина был отредактирован: вареная картошка разминалась в пюре, куда добавлялась нарезанная мелкими кубиками все та же дешевая вареная колбаса, и все это опять же раскрашивалось кетчупом. Пальчики оближешь!
Не буду врать, порок чревоугодия точил наши души и желудки постоянно. В результате, чем ближе подступал час расплаты и депортации, тем более пренебрежительны по отношению к бренным деньгам мы становились. Нет-нет а и купишь баночку пива. Или печенье с шоколадной прослойкой. Или сникерс какой-нибудь. Верхом шика и расточительства было съесть донер-кебаб за целых четыре, а то и четыре с половиной марки! А ведь был еще случай с предыдущей бригадой, когда не видевшие в жизни такого загадочного инопланетного для простого россиянина, к тому же впервые выехавшего заграницу, как «Supermarket» явления, когда были приобретены и с большим аппетитом съедены консервированные собачьи сосиски, стоявшие на соседнем стеллаже с обычными. Ну кто мог знать, что здесь все продается в одном магазине? И что с того, что на банке написано «Dog»? Хот-дог тоже вон - даром что «дог», а вовсе не собачий.

Вдруг, судя по солнцу часов около трех дня, как ни в чем не бывало, появился Уве. Как говорится, подкрался незаметно со стороны леса, откуда его никто не ожидал. В русском алфавите нет иероглифов, обозначающих те жесты, озвучиваемые смесью немецких и русских (последние – преимущественно ненормативной части языка) слов, с помощью которых мы крепили свою межнациональную общность и осуществляли коммуницирование:
- Господин-товарищ-барин-херр Уве! Вашу арийскую маман! Какого, иншульдиген зи битте, ёпрста я тут душевно страдаю от вынужденного нетрудового простоя?! За чей счет эта голодовка?
В ответ последовала непереводимая мимика виновато улыбающегося лица с приглашением проследовать в теплую и сухую кабину фольксваген-транспортера – практически пятизвездочный отель по сравнению с размытой дождем опушкой, если не считать, что удобства и там, и там на улице.
- Я про тебя забыл, - только и понял я из его пространных объяснений. Наверное, вот так же жена, прождавшая всю ночь невесть где шлявшегося мужа, слушая его детально подготовленную легенду, не воспринимает весь объем предоставляемой информации, и в ее мозгу дешифруется лишь: «похоже блядствовал, гад!»
Какой же это кайф просто ехать в машине! Уве сделал печку погорячее, и одежда начала подсыхать, мелкая всесотрясающая дрожь возобновившегося было озноба прошла. Я даже не сразу вспомнил, что драгоценный пакет с моими двумя законными бутербродами остался вместе с забытыми лопатами, и с утра вся моя пища была чисто духовной – свежий воздух, да пейзаж с оленем. Видимо, угадав мои мысли – наверное при телепатии языкового барьера не существует – Уве сообщил мне, что сегодня работы уже не будет, что он зачтет мне все просиженные в лесу часы, что сейчас мы заедем в ближайший городок перекусить, а потом совершим контрольный объезд объектов и по домам. После угощения двойным (!) донер-кебабом за счет прораба, я окончательно вернулся к жизни и даже подумал, что так можно было бы «отработать» и еще пару дней…

 

а кто-то еще читает? мне казалось как-то скучно получилось, но если интересно - обещаю закончить в ближайшее время )))

 

ок, напрягу память )))

 

Ребяты, извиняйте, сейчас на работе завал - времени нет совсем. Постараюсь сразу после нг закончить )))

 

Здесь Александр Яковлевич, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами. (с)

все-все! вот буквально скоро! клянусь своей треуголкой! (с)