На буровой.

День первый
Странно, несмотря на то, что я отчетливо помнил, как ставил с вечера будильник, он не прозвонил. Видимо кнопку «готово» не нажал. Бывает. За пятнадцать минул вещи брошены в сумку, с морды сбрита, уже начинавшая мешать щетина, и вот я уже лечу за братом, который обещал довести меня в аэропорт. Брат недовольно ворчал, т.к. ехали впритык по времени. Но успели. Прошел регистрацию и даже позавтракал, игнорируя, обращенные ко мне настойчивые призывы громкоговорителей, пройти на посадку. Як 42 резво взмыл в московское небо и, задев крылом тучку, упрямо загудел, унося меня в заполярье.
Усинск встретил моросящим дождем и ветром. Москва в день отлета была настолько ласково солнечной, что мой, обычно рациональный мозг отказался верить в то, что где-то может быть иначе, что, в свою очередь, обусловило выбор легкой кожаной куртки от Ферре, что, как выяснилось, ни как не решало проблемы переменчивости погоды в заполярье.
Через минуту после посадки телефон зазвонил, и оппонент на другом конце стал очень настойчиво требовать, чтобы я поторопился. Куда торопиться то, если багаж еще в самолете? – поинтересовался я. Оппонент успокоился, продемонстрировав некий, свойственный буровикам фатализм, развивающийся, видимо, у всех, кто строит что-то, опуская стальные трубы в довольно маленькую дырку в земле на глубину несколько тысяч метров, где только по косвенным признакам можно определить что происходит. Он сообщил, что уазик № 143 ждет меня у входа и доставит в офис, откуда я на джипе должен ехать на вертолетную площадку для доставки на буровую. Я подивился тому ударению, которое он сделал на слове джип, но когда я приехал в офис, стало понятно, что оно не случайно!
- два с половиной часа? Сто восемьдесят шесть километров? – голос водителя звучал, мягко говоря, удивленно. – Вы спятили?
- Вертушку придержим – сообщил стильно одетый парень голосом моего телефонного оппонента.
Ну не так уж и быстро – подумал я, решив, однако, вслух эту мыслю не выражать. Не зря! Если где-то, кто-то и может назвать это дорогой, то проехать по ней со средней скоростью в семьдесят километров в час на джипе – нет, так, как вся она состояла из метровых ям и волн полотна, на которых джип подпрыгивал, отрываясь от земли с периодичностью раз в минуту! Мы проехали. Водила знал свое дело. В те моменты, когда машина норовила взлететь на очередной волне дороги, он осаживал ее тормозами, не давая передней оси терять сцепление с дорогой, периодически, вылетая на встречку, но не с целью обгона, а с целью объезда какой-нибудь совсем большой ямы. Собственно, по прямой то мы и не ехали, все время по диагонали: от правого края к левому и обратно, спасая подвеску, да и самих себя от неминуемой гибели.
Собираясь в путь утром, самых глубоких впечатлений я ждал от вертолета, однако, когда мы наконец-то добрались до площадки, я вообще не могу назвать что-либо, что могло хоть как-то оживить мои одеревеневшие от этой ста восьмидесяти километровой гонки нервы. Самое интересное, что вместе со мной в машине, кроме водителя было еще двое: Серега – сварщик и Леха – водовоз. Лехе вообще эта спешка была ни к чему. Он на площадке забирал машину и шел обратно. Сереге попасть на вертушку было важнее, но по приезду пилот сказал, что и так двадцать пять человек и что еще одного не возьмет. Серега был зол, и я его понимаю: за время поездки он раз десять доставал головой потолок, когда машина прыгала на очередном ухабе, но, толи меня доставить было важнее, толи я тупо был легче.
Лопасти пришли в движение, набрали частоту и под вой турбин и рокочущий гул двигателя вертолет вначале медленно приподнялся, как бы пробуя – вздюжит аль нет, а потом, накренившись мордой вниз, погреб вперед, набирая высоту.
Пейзаж внизу полностью объяснял фразу «бескрайние просторы нашей родины»: редкие, невысокие ели, мельчающие после весенних паводков русла рек и заболоченные прогалины с периодически появляющимися на них бурыми пятнами нефти. И так до горизонта. Во все стороны. Больше ни каких признаков присутствия человека я не увидел. Правда, изредка видны были с высоты, иногда пересекающиеся, идеально прямые линии, прорубленные сквозь лес. На мой вопрос: что это, мне ответили, что это - лесные кварталы, и что по всей России лес так поделен. Не знаю, есть ли правда в этих словах. Возможно, просто своеобразный юмор.
Через час машина приземлилась на расчищенной площадке, и выплюнув меня в промозглые недра редкого полесья, кряхтя поднялась в небо, развернулась и начала свой путь обратно. Не в первой, хотя жестковато – подумал я, оглядев мрачный пейзаж, и побрел к буровой, где виднелись вагончики вахты. Через сорок минут я уже дрых в одном из них без задних ног.

 

День второй.
Продрал глаза в семь. Это вам не Москва. Проспишь завтрак до обеда может и накормят - сибирские поварихи на столько же добры на сколько жестоки, а может и нет. Магазин то есть, но до него три сотни верст тундры и тайги. Так что первое правило на буровой - «Ебалом не щелкай», касается всего! Помню, первый раз услышав его, поначалу, не понял, вернее, понял, чего тут непонятного, но значения не придал. Осознание смысла пришло быстро: на буровой нет маленьких предметов. Все очень, очень большое. Огромные одиннадцати метровые трубы бурового инструмента, свинченные по три и установленные прямо на площадке вертикально. Огромные лапы тальблока, огромные ключи, крюки, машины все это, созданное специально для того, чтобы поднимать очень тяжелые предметы и пропихивать их в сопротивляющиеся недра земли, двигается медленно, но в силу своего веса – неумолимо. Так что избежать опасности не трудно, но ее надо видеть. А для этого глаза и уши должны быть открыты. Отсюда и второе правило: алкоголь на буровой запрещен. И самое удивительное – его на буровой и нет. Вопреки российской ментальности все ясно понимают – алкоголь не позволит тебе выполнить первое правило, без которого вероятность травматизма превращается в неизбежность!
Солнце грело. Мастер сообщил, что до спуска еще двое суток, и рекомендовал кайфовать. Я и кайфовал – два часа спал после завтрака еще два после обеда. Правда, отсутствие связи с внешним миром начинало удручать, однако это тот минус профессии, с которым поделать ничего нельзя. Смирился. Ближе к вечеру теплый день сменился снегом, ближе к ночи дождем. А вот сама ночь так и не наступила. Север…

 

День третий.
Скважину проработали, провели каротаж и решили прорабатывать еще, так что кайфую дальше. Наконец то, я настроил климатическую установку своей половины вагончика, состоящую из приоткрытого окна и обогревателя, на комфортную температуру градусов в двадцать. Обычно, когда на улице мороз, вахта, возвращаясь на сон в вагончик, предпочитает жару нормальной температуре. Но с учетом того, что на улице, несмотря на сильный ветер все же не минус, соседям температура показалась приемлемой. Проснулся, позавтракал, потом спал до трех. Обедать не стал, т.к. метаболизм от такой овощной жизни, видимо, замедлился. Нашел кем-то сваренное в нечто, напоминающее гантели что-то, килограммов в десять. Что ж, здравствуй спорт. Правда, после падения Роя Джонса за десять секунд до конца десятого раунда, спортом заниматься не хотелось. Дело не в том, что я не патриот, просто уходят великие бойцы моей эпохи. Те, на кого хотелось равняться: сначала Тайсон, потом убит Гатти, теперь упал Джонс… Однако так уж устроен, доставшийся мне от природы организм, что если он не двигается, то и калории ему не нужны, а значит и жрать ему не положено, а жрать на севере надо впрок, пока вообще есть что жрать. Тонус после часа упражнений повысился, и я уселся за выполнение тех, отложенных до лучших времен дел, на которые в Москве времени не было. А так, как сидеть и ожидать окончания проработки скважины и каротажа, нужно было еще часов двадцать, то оправданий лени я просто не нашел. Здравствуйте тех. задания, коммерческие предложения, договора.
Перед ужином пошел в баню. Баня на буровой топится постоянно. Днем, вечером, ночью и утром. От души напарившись и, изрядно проголодавшись, я направился на ужин, где встретил Серегу сварщика, который прилетел утром. Я был рад такой встрече. Однако, если б знал, что вертушка будет через два дня, то, во-первых: ни за что не поехал бы эти ралли, а во вторых лучше тусанул бы в Усинске, не говоря уже о том, что мог бы еще на денек и в Москве задержаться и успеть на выпускной дочки в детском саду. Ну да ладно.
Вообще я постепенно входил в ритм, а вернее отходил от Московского ритма. Мысли медленнее, на душе спокойнее. Мне, без сомнений, нравилось тут больше чем на предыдущих буровых. Ну, во-первых, туалеты! Многие думают это не важно - важно! Поверьте, срать в дырку в полу занятие, бесспорно, древнее, однако хорошо забытое. Если же к этому примешиваются трудности в виде, например, растущего из дырки сталогнита из фекалий, замерзших на морозе и вынуждающего Вас лезть по паучьи, упираясь руками и ногами в хлипкие стенки сортира на высоту где-то в метр, со спущенными штанами арктического комбеза а оттуда гадить, рискуя, в случае падения, быть насаженным на кол из дерьма, то оно, для большинства людей, привыкших к комфорту повседневности, становится настоящей проблемой. Нет, ну не все так ужасно. Есть способ борьбы – топить туалеты. Фекалии при этом не застывают на морозе, но запах стоит такой, что там и десять секунд находиться невозможно, а не то, что вдумчиво отложить личинку. В общем, все пользуются экстремальным методом, предпочитая его «теплому». Так вот здесь эту проблему решили грамотно! Построили туалет на двухметровых сваях! Во-первых можно топить, так, как кабина сверху, а во вторых сталагнит на два метра не вырастает, ломаясь под собственным весом ввиду неоднородности материала. Все гениальное – просто! Ночь так и не наступила.

 

День четвертый.
Здесь у всех двойные имена: Серега – сварщик, Илюха – водовоз, Саня – мастер, Леха – тампонажник и так далее. Постоянных людей на буровой – единицы, остальные либо по вахте, либо, как я, на конкретные работы. Всех по фамилиям не упомнишь. Я был, вероятно, Иван – инженер с Москвы. Вернее, скорее всего, Ванек – инженер с Москвы, но так, как сдвоенные имена использовались не для прямого обращения, а для упоминания в третьем лице, однозначно утверждать этого не могу - догадка. В предыдущие разы, скорее всего, я был Ванек – пакермэн, т.к. изолировал фильтровую зону обсадной колонны с помощью пакера. Или Ванек – Тор Со, по названию оснастки, с которой я работал. Правда, справедливости ради надо сказать, что в тот раз сдвоенным имя мое не было. Просто пакермен. Объяснялось просто: каротажников на буровой четверо, мастеров трое, помбуров ваще не счесть, а пакермэн – один. Не спутаешь.
В два пришел Саня – мастер и сказал, что после второй проработки сразу спускаем, так, как у каротажников что-то наебнулось и повторного каротажа не будет. Ура! Долго тер с тех. отделом заказчика за давления открытия. Им, понятное дело, по своим программкам легко там циферки ставить, а мне в реальности с ними работать. Вообще, конечно, умники. Сидят, бюджет свой экономят. Компоновку вроде выбрали с перестраховкой, а часть оснастки не заказали и типа как хотите, так и ебитесь. Мне то что, буду ебаться, за тем тут и сижу, но если вдруг что, двенадцать часов дополнительного времени работы на кусте столько бабла стоят, что до конца года их зарплаты перекроет.
Вообще, отношения с офисными клерчилами у меня своеобразные. Не знаю, что в конце двухтысячного года заставило меня оставить свой довольно прибыльный бизнес по утилизации драг мета из, к тому моменту окончательно устаревших, отечественных ЭВМ и пойти работать по специальности - финансистом. Может, послушал, тогда еще будущую бывшую жену, которая хотела видеть рядом с собой молодого наглого мальчика в дорогом костюме, может, сумел просчитать, что, недавно открытое, новое никелевое месторождение обрушит цены на палладий, который составлял львиную долю стоимости компьютерного лома, факт остается фактом: за десять лет я прошел путь от экономиста до руководителя финансовых служб довольно крупных российских компаний а заканчивал независимым финансовым консультантом в добывающем дивизионе такого монстра как РОСАТОМ. Наверное, последнее место и оказало решающее влияние на решение сменить сферу деятельности. Ну не могу я понять того, что, чтобы спиздить сорок миллионов надо проебать сто двадцать. Не могу я смириться, что мною руководят дебилы, которые не могут одновременно и создавать что-то и себя не забывать, а только вредят, набивая свой карман. Вот и ушел. Теперь костюмы ношу только на переговоры и на буровых пашу сам. За то на работу как на праздник и бесполезных поступков, навязанных тупыми начальниками, не совершаю, хотя и тут, иногда, преследуют.
С утра мышцы после вчерашней зарядки заметно болели, но к вечеру, после четырех часов настроек, установок, тягания башмаков, ЦКОДов и МСЦ предыдущие занятия с самопальными гантелями казались детским лепетом. Спуск начали в два ночи. Ночь, правда, как и в предыдущие дни, была чисто номинально, так, как солнце стояло как во время рассвета или заката. Но как же красиво! Впервые за все время моего пребывания лес предстал не просто серо-зеленой массой, а приобрел еще и красно-золотистые оттенки, придавшие ему дружелюбности. Долго любовался. Ночь, наконец-то наступила, просто такая вот здесь странная ночь. Без луны, звезд и темноты. Да, еще одно важное открытие: если врубить тихонечко какой-нибудь фильм на ноуте, Илюха – водовоз, мой сосед по балку, перестает храпеть.

 

День пятый
Весь день идет спуск. Приходил тампонажник. Очень грамотный мужик. Обсудили с ним давления, скорости прокачки, решили поменять настройки. Во мне он, невольно, вызвал восхищение своим не кичливым профессионализмом. Здесь это у большинства людей: есть ,что сказать по делу – говорят, нет – молчат. Никаких споров, только аргументы. Вообще не перестаю удивляться людям на буровой. Такое ощущение, что попадаешь в другой мир. Я, пожалуй, впервые реально осознал как мы выиграли войну после одного случая в Уренгое.
Дело в том, что нефтегазовые компании сейчас самостоятельно ничего не добывают. Вот есть, например Газпром. У него дочка – Газпром-бурение. Она получает подряд на строительство. В свою очередь выбирает подрядчика, например Ямал СПГ, который в свою очередь выбирает еще какую-нибудь компанию, которая уже распределяет подряды на работы. Одним каротаж, другим – цементаж, третьим технику. Жил с нами в балке крановщик Леха, наебнулась у Лехи гидравлика на кране, и попробовал Леха, гидравлику эту починить. На улице минус двадцать и ветер двадцать метров в секунду, а Леха с краном ебется. Сутки пытался оживить, не смог. А начальство из Уренгоя Леху дергает, мол, давай, вези кран сломанный в Уренгой, забирай исправный и возвращайся на куст. Понятно, их тоже дрючат, как тут без крана то? Леха на вторые сутки поехал, хотя метель такая, что дорогу переметает и что день, что ночь - тупо не видать куда едешь. Ориентиры если и есть, то один на сто верст, и это не метафора. Не доехал - лег на бок. Слава Богу - связь была. Вызвал ГПшку, поставили его на колеса и вернули обратно. Еще сутки он с ним промучился и в ночь опять ломанул. Через семь километров встал, так, как дорогу потерял окончательно, еле вернули. Наутро он опять уехал и доехал таки. Что в голове у человека было? Боязнь начальства? Риск работу потерять? Да не возможно было доехать! Ну нет, если дороги? Если метет? Если реально от куста до первой жизни сто двадцать километров засыпанной снегом тундры, куда ехать? Ведь заплутай он не найдет никто пока метель не стихнет. В том году человек от одного куста до другого решил дойти - не дошел. Тело нашли по весне, когда снег стал сходить, в ста семидесяти метрах – заплутал! А тут четыреста километров проехать. Ни кто не уволил бы, даже ругать бы не стал, а он поехал. Работа это у него такая, и он должен. А раз должен, то будет делать, пока не сделает, даже если это невозможно. И пойди, пойми, что им движет. Но движет, и так движет, что похеру ему на то, что за преграды у него на пути. И много здесь таких. Нам, как нации чуждо тщеславие. Крестьяне мы. Вот и живем, ленивые и аморфные. Обычные мужики, обыватели, быдло. Но если разбудить, сидящее где-то внутри чувство негодования, то вскипая, оно уже не угасает, делая нас исполинами. Скандинавские викинги доводили себя до состояния аффекта настоем из мухоморов и ритуальными танцами. Воин в таком состоянии не чувствовал боли, становился сильнее в разы, в одиночку мог перебить отряд противника, так, как дрался даже с отрубленной рукой и стрелой в горле. Таких воинов называли берсерки. Правда, был минус – они часто из этого состояния не выходили, и приходилось отлавливать своего же бойца и убивать. У нас свой настой - врожденный. Растормошишь его и получаешь Демиурга – древнегреческое полу-божество, получеловека, с головой быка, между делом меняющее реальность. Видимо так и выиграли войну то.
Дело движется к развязке. Оборудование, за которое я отвечаю - спущено, сам спуск колонны закончится ночью, потом промоют скважину и заключительный этап – цементаж. Всегда в этом месте мандражирую немного. Вроде все четко настроил, правильно на колонну установил, но пока все как надо не сработает всегда остается место сомнению. Так что завтра решающий день. Ночи, в общепринятом понимании, по-прежнему нет.

 

День шестой.
С утра было пасмурно. Не холодно, но солнца не было. Хорошо хоть ветра тоже. Цементировали первую ступень. Признаться, на этом этапе работ сюрпризов не ждал. Давление прокачки цемента - сто атмосфер, давление стоп – сто тридцать. Закачали цемент, пустили пробку, прошли МСЦ. Все шло отлично, пока цемент не пошел в затруб. Дальше давление стало расти. Когда по приборам прокачали сорок кубов, давление уже составляло сто сорок атмосфер, на пятидесяти – сто шестьдесят. Еще восемнадцать прокачивали уже на критическом в сто восемьдесят и встали. Подняли, на свой страх и риск до двухсот, циркуляция не восстанавливалась. Дал команду проверить работу обратного клапана на переток и открывать МСЦ. Открыли четко по настройкам – двести пятнадцать атмосфер, на две ниже планового, но цемент до конца так и не прокачали. Моего косяка тут нет. Оборудование, за которое я отвечаю, отработало на отлично, клапана выдержали и без пробки, застрявшей в конце недошедших двух кубов, муфта открылась на положенных двести пятнадцати. Толи цемент воду отдавать стал раньше, толи в результате закачки кольматирующей пачки где-то получили разбухание пласта. Короче, выражаясь на профессиональном жаргоне - «поймали козла». Все равно обидно. Такое странное чувство, что не все сделал. Мог бы убедить настроить муфту на максимальное давление и продавить. Но и у этого решения две стороны медали. Могли и трубу порвать, и скважина могла начать глотать, да много чего. Лотерея. Ни кто до конца не знает, что происходит там, на глубине три тысячи метров. До сих пор – никто!
Ситуация, конечно, не фатальная, однако, подрядчику за такой косяк с цементажем минимум процентов десять стоимости скважины штрафа влепят. Ладно. Ночью вторая ступень и домой. Уже пора: сигарет со вчерашнего дня - нет, я, кажется, могу убить за тарелку обычной карбонары и той подруге, кто первая окажется в моей пастели по возвращению точно очень повезет.
Ломаю голову как выбираться. Будет две вертушки: одна до Пижмы, откуда и вылетал, когда ехал сюда, вторая на Вазей. На Пижму вертушка раньше, но не понятно как от нее ехать до Усинска. Можно зависнуть там на несколько дней, ожидая попутного транспорта. Но если машина будет, есть шанс успеть к завтрашнему рейсу на Москву, да и связь там вроде есть. Так, что не пропадешь. Вазей к городу – ближе, и комиссия, которая на этой вертушке прилетает и улетает будет на двух машинах, может подкинут. Но не ясно: сколько они здесь пробудут, будет ли место в машинах и на рейс - точно не успею. Склоняюсь ко второму варианту. В конце концов, наверняка в Усинске есть гостиница с горячей водой и бар с каким-нибудь вискарем. Смущает, что второй раз подряд не хочу рисковать.

 

День седьмой.
Сижу на лавочке, возле балка мастера. Комбез расстегнут, с шеи стянута арафатка, с головы платок. Тепло, солнышко ласково греет, ветерок трогает волосы, в голове и мыслей то никаких особо после бессонной ночи. Но хорошо. Вторую ступень зацементировали без эксцессов. Все по плану, без отклонений. Во время продавки, скачек давления заставляет надеяться, что цемент под массой своей чуть провалился, и закрыл незацементированный участок после первой ступени. Но это уже не мое дело. Вертушка уже стоит, так, что еще час и в путь. Я еду обратно. К красивой и чистой одежде, вкусной еде, комфортной машине, вечно встревоженной маме, дочке, суете повседневных дел и надменным, но таким пустым людям, с их базнадежной уверенностью в собственной значимости, в мир, где желания обусловлены рекламой и фразой, что богатство индивидуума определяется благосостоянием окружающего его общества. Еду домой. Еду, чтобы опять перестать ценить тепло, чистую воду, возможность отдыхать после тяжелого рабочего дня и не возведенное в ранг героизма чувство долга и взаимовыручки. Да и откуда оно тут возьмется это чувство, когда вокруг все, по большому счету, и так хорошо.

 

спасибо, парни))

и девчонки )))))))

 

очень полезно, но хватает на месяц, полтора... потом опять затягиваешься круговорот повседневности. Как только меня перестают радовать простые вещи сразу начинаю искать возможность опять туда ))))

 

вообще склоняюсь к мысли, что лучше работать в холоде. Ща в сибири мошка пойдет, на улице будет +25-30 в балках +40, но выйти возможно будет только укутавшись во что-то очень плотное. Вот и выходит - либо буквально печеся в балке, либо тебя пытаются заживо съесть. Но потому это и мужская работа.

 

В Усинске для жителей Узбекистана организовывают, пользуется большой популярностью, т.к. им за такие поездки еще и платят

 

Думаю, обладая профессией крановщика, сварщика, слесаря, водителя, повара или инженера + здоровьем и физ. силой на месяц, отказавшись от 50% з.п. в пользу работодателя у тебя легко это получится

з.ы. но Майк, дождись холодов. Щас там начинается ад и это не метафора.